– Отдай! – схватил он ружье у Дрони. Но Дроня был тертым калачом, тут же пнул Саню в коленко и пригрозил врезать ещё и прикладом.

– Понял?! – Дроня делал ударение на букву «я», как то, по его мнению, проделывали только крутые пацаны. – Понял? – повторил он уже потише, созерцая над мучениями Сани, валявшегося у его ног и державшегося за свою коленку. – Пульки тащи! – легко толкнул носком кроссовки Дроня. – Пульки давай!

Принесенные с балкона (из сейфа) свинцовые болванки, прозванные нами пульками, Саня вынимал из коробки, как величайшую ценность, вполне обоснованно предполагая, что все они давно пересчитаны и учтены его дотошным и пунктуальным отчимом.

– Да чё ты там телишься?! – толкнул Саню прикладом Дроня. – Давай сюда! – и выгреб из коробки едва ли не жменю свинцовых пулек.

– Щас мы, – переломал он ствол, загнал туда одну из пулек и хлопнул воздушкой назад, приводя её в боевую готовность. – Залегли все, – скомандовал он и сам тут же присел у открытого окна.

– Ты по кошкам? – поинтересовался Пачик. Но сам по первой же команде засел спиной к окну и сейчас жевал найденную у Сани на кухни булку.

– Нет! – гордо ответил Дроня.

– По людям, что ли? – удивился Леха.

– По фашистам! – с давлением в голосе надсадно прошипел Дроня выискивая цель.

– По каким фашистам? – не понимал Саня. Винтовка и отчим уж очень сильно напрягали его сознание.

– По самым натуральным! – вновь прошипел Дроня, прикладываясь щекой к воздушке. – По самым натуральным… – шептал он.

– А где они?

– Сейчас будут! – как снайпер в засаде засел на подоконнике Дроня. Створ его винтовки и часть головы, вот и всё, что хоть как-то можно было различить с улицы. А могучая листва прекрасно скрывала его хоть справа, хоть слева.

– А вот и фашистюга! – обрадованно прошептал он.

И правда, фашист не заставил себя долго ждать. Фашисту было от силы лет тридцать пять – древний старикан! – и обладал фашист могучим пузом и солидным дипломатом. Пузо он гордо нес перед собой, дипломат не менее гордо в руке, обращённый своим черным глянцем пластика в нашу сторону.

– Пипец тебе, фашистская морда! – и не успели мы даже среагировать, как было уже поздно. Палец неспешно спустил курок, свинцовая болванка беззвучно покинула ствол винтовки и унеслась в сторону фашиста.

Фашист вздрогнул, оцепенел от лязгающего звука, поднял к лицу свой дипломат, удивленно провел по растрескавшемуся пластику пальцем и что-то сообразив, вдруг плашмя упал прямо на асфальт.

– Ага! Засцал, фашистюга! – произнес Дроня и тут же переломал ствол, загоняя туда второй синицевый наконечник. – Щас ты у меня узнаешь удали пролетарской! Прочувствуешь гнев праведный!! – прошипел Дроня и вновь навел на него винтовку.

Мужик лежал на асфальте практически неподвижно. И только его голова отрывалась от асфальта на некоторое время и вновь опускалась, отрывалась в поисках стрелка и вновь опускалась из-за неудобства позы. Искал он его, стрелка, почему-то вверху, на верхних этажах, а то и на крыше. Видно было, как движутся его губы, произнося то ли проклятия, то ли молитвы.

– Вот тебе! —и Дрон вновь спустила курок. Свинцовая пулька ударилась всего в нескольких сантиметрах от головы мужика, тот тут же вскочил, споткнулся, упал, вскочил, вновь споткнулся, но удержался и со всех ног бросился бежать.

– Уходит! Уходит! – взлетел на подоконник Дроня пытаясь стоя там же переломить ствол воздушки и быстро перезарядить. – Уходит фашист! Уходит тварь! – орал он на всю улицу. – Бери его в кольцо. Гони пид… а! – вопил он готовый броситься в погоню. Ствол не поддавался. Руки нервно крутили его из стороны в сторону, пульки рассыпались во все стороны, Саня стонал от ужаса и бледнел от предчувствия, Дроня вопил во всю глотку и уже был готов прыгнуть в окно, озвучив необходимость догнать фашиста и добить его прикладом. И прыгнул бы, и догнал бы, и добил бы – мы в это ни сколько не сомневались. И было бы так, если бы Леха не схватил Дрона за ноги и не сволок того в комнату, на пол.