Майор задыхался, еле тащился. Радужные блики плясали перед глазами. Ноги увязали в спелом мху. Впереди вставали заросли бурьяна. Молодая крапива жалила даже через ткань.

Какой-то шершень прилип ко лбу. Он гнал его, но тот упрямо возвращался и наконец-то впился жалом. Майор размазал его по коже, выпал из кустарника.

Узкая ложбинка плясала перед глазами. Он передвигался по ней, как на ходулях. Мелькали кусты, редкие деревья, оборвался лес.

Видимо, Романовский пробежал лишнего, потому как в спину ему вдруг прозвучало:

– На второй круг пошел, майор?

Он испустил облегченный стон, повалился, тяжело дышал и таращился в безоблачное июльское небо. Какое же сегодня число? Двадцатое? Двадцать первое? Элементарные вещи путались в голове.

Рядом одобрительно гудели люди. Кто-то посмеивался.

Над головой майора воздвиглась невысокая кряжистая фигура. Мужчина в камуфляже без знаков различия. Короткая стрижка, седоват, лицо тонкое, лощеное, хотя уже не молодое. Поблескивали очки в позолоченной круглой оправе.

Знаки различия полковнику Главного управления разведки Петру Григорьевичу Хоменко были ни к чему. Его и так знали. Полковник суховато улыбался.

– Поздравляю, Леонид Тарасович! Вы сдали индивидуальный экзамен. Не сказать, что на «отлично», но, в принципе, терпимо. Задержись вы еще на четыре минуты, и диверсионной группе «Кентавр» понадобился бы другой командир.

– Служу Украине, пан полковник! – прохрипел Романовский, судорожно ища точку опоры.

– Не стыдитесь, все в порядке. – Хоменко усмехнулся. – Из вас выжали все соки, набирайтесь сил. Будем считать, что все индивидуальные испытания вы прошли успешно. Я наблюдал за вашим кроссом и, в принципе, доволен. Небольшие замечания. Вы не всегда выверяете силы, мыслите порой прямолинейно, полагаетесь на мышечную массу. Но это детали. У вас еще будет время поработать над собой. Останется проверить умение вашей группы действовать в коллективе.

– Если состоится моя группа, пан полковник, – проворчал майор.

Точка опоры нашлась, но организм не спешил наполняться силами.

– Имею для вас неплохие известия. Похоже, Кустарь, которого вы лишились на прошлой неделе, – единственная потеря группы. Громанько и Стеценко идут по полосам номер пять и шесть. Боюсь сглазить, но пока у них все получается. Пару минут назад я отслеживал по мониторам их работу и в целом доволен. Пичулин пока отстает, но будем надеяться, что он всех догонит и перегонит. Приходите в себя и идите болеть за своих хлопцев. Их экзаменационные дорожки за той горкой. – Полковник кивнул в нужную сторону. – Пара часов вам на отдых, потом я жду всех вас в Горчанах. Первая работа в новом качестве не потребует от ваших людей титанических усилий. Но сделать ее надо. Надеюсь, уже завтра мы всем составом перебазируемся в Киев.

Подчиненные майора выбирались из леса, все перепачканные, оборванные, бледные, как поганки, но не побежденные. Они сходили с тропы и валились с ног под одобрительный гул членов комиссии и персонала полигона.

Надрывно кашлял и содрогался рвотными спазмами светловолосый осанистый капитан Олесь Громанько, бывший командир разведвзвода батальона «Мариуполь», прославившегося зачистками мирных поселений вблизи упомянутого города. Он был грязный, как трубочист, держался за разодранную голень, из которой сочилась кровь. К нему спешил санинструктор с чемоданчиком.

Тяжело дышал, приходя в себя, старший лейтенант Влас Стеценко, крепко сбитый, стриженный почти под ноль. Угрюмый, на вид быковатый, но не простак, способен мыслить нетривиально. Впрочем, не сегодня. Камуфляж офицера был густо измазан кровью и какой-то подозрительной слизью.