– Поначалу да, но потом она сумела превозмочь себя. И в последнее время даже не упоминала его.

– А как его звали, не помните?

– Она никогда не говорила. Называла его неизменно «он».

– Он иностранец, вы сказали?

– Да.

– А по национальности кто? – осведомился Карабин.

– Она не говорила, но мне почему-то кажется – испанец или итальянец. – Она окинула нас неуверенным взглядом. – Но ведь это не имеет никакого отношения к произошедшему несчастью?

– Вероятнее всего, не имеет.

– Эдит была в упоении от нашего путешествия и от предстоящей поездки в Грецию. Постоянно читала путеводители и книги про Античность, про богов и героев. А перспектива жить в Италии приводила ее просто в восторг.

Веспер замолчала, задумавшись о чем-то. Потом снова качнула головой:

– Ее гибель – это какая-то бессмыслица.

Мы с доктором многозначительно переглянулись.

– Вам не казалось в последние дни, что она как-то подавлена? – спросил Карабин.

– Нет, нисколько.

– Чем-то огорчена, опечалена?

Веспер порывисто подалась к нему, словно ее возмутили его неуместные слова:

– Если речь о том, не предвещало ли что-нибудь ее самоубийства, ответ будет – нет! Решительное нет! И потом… она ведь даже не оставила записки.

– Случается, что самоубийца не оставляет записки.

– Она бы оставила! Адресованную мне, по крайней мере.

– Можете ли вы как-то объяснить, почему ваша подруга приняла такое ужасное решение?

– Нет у меня никакого объяснения. И я непрестанно думаю об этом. – Она заломила руки, силясь побороть растерянность и объясниться откровенно. – Никакого, уверяю вас… До последней минуты она оставалась жизнерадостна… Она строила планы. Ей казалось, что черные дни ушли навсегда. У нее было прекрасное чувство юмора: мы часто хохотали над ее наблюдениями и шуточками.

– Когда вы видели ее в последний раз?

– Вчера вечером. После ужина она предложила мне прогуляться до пляжа, но у меня болела голова. Мы поднялись в наш номер, потом она ушла, а я приняла аспирин и заснула. Спала долго, а утром очень удивилась, увидев, что ее постель не смята. Никаких следов ее присутствия. А потом… Ну… Что было потом – вы знаете.

– И больше вы ее не видели?

– Говорю же – нет.

Я прислушивался к разговору, не вмешиваясь. Не шевелясь, сидел чуть в стороне, положив ногу на ногу, а правую руку свесив с подлокотника. И слушал очень внимательно.

– А не знаете ли – кто-нибудь сопровождал ее на этой последней прогулке?

– Не знаю. Во всяком случае, она мне ничего не сказала.

– Может быть, она скрыла это от вас?

По тому, как резко Веспер выпрямилась, я понял, что мой вопрос явно ее задел:

– Разумеется, нет! Как вы можете спрашивать такое? У нас не было тайн друг от друга.

Я достал свою жестянку с маленькими сигарами, подался вперед и предложил ей одну. Она качнула головой.

– А если я закурю, вам не будет мешать дым?

– Нисколько.

Я сунул сигарку в рот, щелкнул зажигалкой и прикурил.

– Позвольте вам задать вопрос деликатного свойства… Вы позволите?

– Позволю.

Я медленно выпустил струйку дыма, выигрывая время.

– Не состояла ли ваша подруга в особых отношениях с кем-нибудь в этом отеле?

– Простите… – Она заморгала в растерянности. – Я не понимаю.

– Я имею в виду, не было ли у нее…

И не договорил. Она поняла смысл вопроса и, как мне показалось, покраснела.

– А-а… Господи, нет, конечно.

– Вы уверены? – не отставал я. – Вы ни разу за те три дня, что провели здесь, в отеле, не видели, чтобы она с кем-нибудь разговаривала?

Она ненадолго задумалась:

– Наверно, были какие-то разговоры… Обычные. Краткие и вежливые, само собой разумеется. Не более того. Поймите, мы – англичанки за границей.