– Догадайся с трех раз!

Я беру записку – желтый лист бумаги в линеечку, как и моя. Вторая записка от Оуэна за день. Крупными буквами написано «Бейли» и дважды подчеркнуто.

Я смотрю на записку, и буквы расплываются. Могу представить, что произошло перед встречей Оуэна с двенадцатилетней футболисткой в щитках. Оуэн мчится по школьным коридорам, подбегает к шкафчикам… Он хотел передать сумку дочери, пока есть такая возможность.

В груди печет, становится нечем дышать.

В критических ситуациях я обычно не теряю присутствия духа. Можно сказать, к этому меня подготовило мое детство. Всего два раза в жизни я чувствовала себя как сейчас: в тот день, когда поняла, что мама не вернется, и в тот день, когда умер дедушка. Словно внутренности рвутся наружу. И я понимаю, что сейчас заблюю всю машину…

Так и происходит.

Мы подъезжаем к нашему парковочному месту на пристани. Всю дорогу окна в машине были открыты, и на всякий случай я держу у губ салфетку.

– Тебя еще тошнит? – спрашивает Бейли.

Я качаю головой, пытаясь убедить и себя, и Бейли.

– Я в норме.

– У меня есть то, что тебе поможет. – Девочка вынимает из кармана косяк и протягивает мне.

– Где взяла?!

– В Калифорнии травка легальна, – заявляет Бейли.

По-вашему, это ответ на мой вопрос? Разве в шестнадцать лет можно курить травку?

Наверное, просто не хочет отвечать. И тут мне приходит в голову, что косяк ей дал Бобби.

Если не вдаваться в детали, Бобби – бойфренд Бейли. Он учится в выпускном классе и вроде бы хороший парень, даже отличник: собирается поступать в Чикагский университет, возглавляет Совет учеников школы, не красит волосы в лиловый цвет. Но Оуэн относится к нему с недоверием. Я бы списала это на гиперопеку, однако Бобби настраивает Бейли против меня. Иногда, проведя с ним какое-то время, она возвращается домой и с порога говорит мне какую-нибудь гадость. Хотя я пытаюсь не принимать это близко к сердцу, Оуэну не всегда удается сдержаться. Пару недель назад они с Бейли крупно поспорили из-за Бобби, и он заявил, что им следует пореже встречаться. Это был единственный раз, когда Бейли одарила отца презрительным взглядом, который обычно достается мне.

– Не хочешь – не бери, – говорит Бейли. – Я просто хочу помочь.

– Я в порядке, но все равно спасибо.

Она прячет косяк в карман. В общении с Бейли я стараюсь воздерживаться от широких родительских жестов, и она это явно ценит.

Наверное, лучше обсудить проблему с Оуэном – пусть сам решает, отобрать у дочери косяк или оставить… И вдруг я понимаю, что не имею ни малейшего представления, когда он вернется и вернется ли вообще.

– Знаешь что? – говорю я. – Пожалуй, я все-таки возьму.

Бейли закатывает глаза, но косяк отдает. Я сую его в бардачок и беру у нее с колен спортивную сумку.

– Я пыталась их посчитать… – говорит она и смотрит на меня. – В каждом рулетике – по десять тысяч долларов. Добралась до шестидесяти и бросила…

Я поднимаю рассыпавшиеся деньги и застегиваю молнию, чтобы ни Бейли, ни я не заглядывались на баснословную сумму внутри. Шестьсот тысяч долларов по меньшей мере!

– Линн Уильямс перепостила все твиты из «Дейли-Бист» про «Технолавку» и Эйвитта Томпсона. Говорят, что он такой же аферист, как и Мейдофф.

Я быстро пробегаюсь по тому, что знаю: записка Оуэна для меня, спортивная сумка для Бейли. В новостях по радио сообщили о мошенничестве и хищении в особо крупных размерах. Эйвитт Томпсон – преступный гений, создатель аферы, которую я все еще пытаюсь осмыслить.