«Общая стоимость проекта, который находится в завершающей стадии, оценивается в 325 миллиардов долларов…»

«Около 15 миллионов рабочих и специалистов из 130 стран мира приняли участие в этой грандиозной стройке…»

«Мы запускаем в космос „Вояджеры“ с посланиями инопланетным цивилизациям, но это не принесет плодов, – заявил Алан Кьюсок во время презентации проекта журналистам. – У нас есть лучший способ рассказать Вселенной о своем существовании – свет. Миллиарды лет спустя, когда Земля перестанет существовать, фотонный слепок нашей планеты будет нестись через пространство. Рано или поздно кто-то примет этот сигнал. Но это будет не просто свет еще одной планеты на окраине Млечного Пути. Это будет зашифрованное послание. Лицо человека, моего внука Питера, расскажет им, что мы здесь были, что мы существовали, что мы умели радоваться и ценили жизнь…»

«Эксцентричный миллиардер уверен, что гибель человечества произойдет очень скоро, поэтому предлагает уже сейчас задуматься, что мы оставим после себя…»

– Вот дебил, – процедил Пашка. – Сколько там написано? 325 миллиардов… Ты прикинь, Аксеич. Это ж сколько всего можно построить?

– И сколько всего? – улыбнулся молодой, что сидел справа.

«Надменная скотина», – подумал Алексеич, с любопытством разглядывая пашкиного оппонента.

– Да дофига всего, – ответил Пашка авторитетно. – Бабки немереные. Бюджет страны какой-нибудь. Сколько больниц, сколько дорог… Там каждая колонна стоит, как детский сад у нас на районе.

– С той лишь поправкой, что уже через пару сотен лет ничего из перечисленного не останется, – сказал незнакомец равнодушно. – А Stoneface будет стоять.

– И смысл? – Пашка рассвирепел. – Ну и будет стоять? А дальше что? Я понимаю, когда делают для людей здесь и сейчас. Зачем гадать о том, что будет через сто лет?

Незнакомец пожал плечами.

– Может быть, он не гадал. Вы когда-нибудь думали о том, что средний человек знает о египетской цивилизации в основном то, что они умели строить пирамиды? А сколько было цивилизаций, о которых мы не знаем ничего? Они не оставили следа, и, возможно, с точки зрения высшего суда прожили бессмысленный цикл истории.

– Это чушь какая-то, – отмахнулся Пашка. – Люди еще покажут. Через сто лет будет все не так, как сейчас. Искусственный интеллект будет и виртуальная реальность. Никому не придет в голову ставить каменные истуканы. Это язычество. Навоз, короче.

Незнакомец усмехнулся и достал ноутбук.

– Может быть, – сказал он, чему-то улыбаясь. – Но я не переоцениваю возможности человечества. Будет еще несколько циклов подъема и спада, но потом… Нам просто некуда деваться. Мы заперты здесь. Вы слышали, что до ближайшей к Солнцу звезды, Проксимы Центавры, 80 тысяч лет полета? Это на порядок больше, чем существует наша цивилизация. Мы ужасно одиноки в этом космосе. Оставить след: вот наша единственная миссия.

– Ерунда, – фыркнул Пашка. – Примитивщина. У бога на нас другие планы.

– Откуда вы знаете его планы? Пока вы строили Stoneface, вы не знали даже планов вашего работодателя. Вы видели фрагменты и думали что это… кстати, что вы думали?

– Что это радиолокационная станция, он думал, – зевнул Алексеич.

– Да при чем тут это? – возмутился Пашка. – Ты сам-то что думал?

– Это неважно, – сказал незнакомец примирительным тоном. – Никто не догадывался. Я тоже не знал. Иногда общая картина видна лишь с очень большой высоты. А мы с вами, боюсь, у самого дна.

Все замолчали. Незнакомец уткнулся в ноутбук, и пальцы его забегали по клавиатуре. Пашка смотрел на разворот журнала. Алексеич уперся лбом в прохладный иллюминатор, за которым белые облака все плотнее укрывали рисунок. Алексеичу казалось, он различает щеки ребенка и его озорную улыбку, а, может быть, он лишь хотел увидеть их в потоках цветовой лавы, которая спекла и растворила результаты их полугодового труда.