Наливаю тесто на подогретую сковороду и вопросительно смотрю на няню, побуждая ее продолжать, хотя мне вовсе не хочется награждать ее за любопытство.

– Просто даже не верится, что вы были женаты, так прямо игнорируете друг друга, я и слово лишнее боюсь сказать в его присутствии. Тут вчера отошла на минутку в ванную, когда вас не было, Элечка, а Бусеньку оставила в кроватке, а у меня крышка от пасты под ванную завалилась. Пока я нагибалась и возилась, искала ее, задержалась, конечно, а когда вернулась… – Она складывает руки и качает головой. – Демид Дмитриевич вышел из своей комнаты, где работал, и стал с ним возиться. Ну ей-богу, ребенок не плакал, я точно слышала. Думала, может, я просто не услышала, но нет, видно же, что ребенок спокойно сидел и играл. А он бросил работу и вышел к малышу. 

– Это совпадение, – убеждаю ее и себя, переворачивая оладьи, а у самой сердце трепыхается, как рыбешка на крючке. – Наверное, он просто проходил мимо комнаты и увидел, что ребенок один…

 Не мог Демид на ребенка внимание обратить, не мог. Не мог подойти и приласкать его, успокоить, он по меньшей мере равнодушен к нему, а вообще, как мне кажется, ненавидит «отродье».

– Нет, я думаю, что он просто скрывает, что обожает малыша, – тихонько посмеивается няня, аккуратно тормоша ребенка в креслице. – Как можно не тетешить такого лапочку? Да, Бусенька, пойдешь к тете Рите? 

 Внезапно хлопает дверь, и мы с няней вздрагиваем. Она раздосадованно морщится, а я испуганно приглаживаю волосы, тревожась просто от присутствия бывшего мужа. Ведь не должен был приходить, ушел куда-то, а я так надеялась, что этот день проведу без него, просто с ребенком.

– Агу, – вдруг говорит мой сын, так громко и четко, а потом я вижу, куда он смотрит: на Демида, появившегося в дверном проеме. 

 Он хмуро осматривает всех присутствующих и игнорирует ручки ребенка, который тот к нему тянет. И мой сынок, заметив такую несправедливость, тут же обиженно кривит ротик, прежде чем раздается его коронный рев, требующий обратить на него внимание. Подхватив Диму на руки, начинаю раскачивать и уговаривать успокоиться.

– Тише, тише, мама рядом. Ну смотри, какие оладушки, хочешь кусочек? – даю ему в руку ароматный кругляш, который, к счастью, отвлекает. 

 Но спиной чувствую прожигающий во мне дыру взгляд Демида. Чего он там стоит?! Вот зачем? Зачем мучает меня? Нам обоим в тягость быть вместе, так шел бы погулять, в кафе, да куда угодно, дал бы мне хоть день передышки. Няня права: он очень тяжелый человек, и я при нем чувствую себя как под прессом. Невыносимо. Но неискоренимая вежливость диктует свои правила. 

– Хочешь оладьи? – предлагаю ему присоединиться к трапезе, вдруг вспоминая, как он любил мои пышные оладьи по особому рецепту. 

 Вереница воспоминаний проносится перед моими глазами, и, может, я брежу наяву, но мне кажется, что и у Демида в глазах что-то мелькает. Он тоже вспоминает? 

– Нет, я поел в кафе, – грубо обрубает он мои смешные мечты и скрывается из виду, но перед уходом не забывает напомнить:

– Завтра твоя смена в больнице, как раз удачно выходит: у твоего тоже смена.

– Ну и ладно, было бы предложено, – бормочу под нос, силясь улыбнуться няне, которая сидит, ест мои оладьи и нахваливает их. 

 А мне горько и обидно, ведь я от души пригласила его присоединиться, пересилила себя. Он думает, мне бы понравилось есть с ним за одним столом, как будто мы одна семья? Ничуть! Да господи, еще и никак не оставит в покое тему медбрата, который предложил мне кофе. Так и норовит намекнуть, что между нами что-то есть и тот подгадывает смены в больнице под мое присутствие. Большего бреда я не могу и представить!