Легко быть адекватной и рассуждать здраво, когда твоя жизнь спокойно и размеренно течет, когда у тебя есть близкие, которые помогут и поддержат, а когда ты одна и едва справляешься со своими невзгодами и не видишь впереди ни одного просвета, ты имеешь право совершить ошибку… 

– Привет, – говорю сухим безжизненным голосом, пытаясь мысленно понять, сколько у Алика времени, но я не в состоянии думать о таких мелочах. 

 Мне нужен его голос. Чей-то родной голос рядом, чтобы не сойти с ума.

– Эля, что случилось? – он сразу же включается в разговор, и я выдыхаю с облегчением, наконец получив то, что хотела. 

– Сегодня был тяжелый день. Мы с Демидом встречались с врачом Сони. Она рассказала о лечении, предстоит много анализов и процедур, – рассказываю механическим голосом.

– Какие прогнозы? – спрашивает Алик обеспокоенно, и это берет за душу. 

 Он, мягко говоря, не любит своего бывшего друга, но волнуется за его дочь. Алик любит детей. И действительно, он мог бы стать прекрасным отцом и мужем, но почему-то один. Неужели мама права и он испытывает ко мне совсем не дружеские чувства? 

– Прогнозов здесь никто не дает, но мы верим в лучшее.

– Сколько ты пробудешь там? Хотя бы это ты можешь сказать? – спрашивает Алик несколько нервно. 

– Я не знаю. Даже примерно не могу предположить, но я останусь настолько, насколько нужно. 

 К счастью, Алик больше не давит на меня и не говорит о том, что я не должна была ехать в Израиль. Он уважает мое решение и принимает его. Мы еще немного говорим о том, как здесь устроились, о Димочке и его няне, а потом я спрашиваю словно невзначай:

– Алик, твоя мама сказала кое-что о тебе.

 Он молчит, я чувствую напряжение даже через трубку, слышу его тяжелое дыхание, будто бы он рядом. Сиплым голосом он спрашивает, что я имею в виду.

– Твоя мама сказала моей, что ты влюблен в меня, – говорю тихо и тут же прикусываю губу, невыносимо краснея от стыда. 

 Ужасно неловкая ситуация. Крайне смущающая. Я бы никогда не спросила его об этом, если бы не преграда между нами в виде расстояния. Не смогла бы задать это вопрос прямо в глаза. Я и сейчас дико жалею о сказанном. Зачем, зачем я спросила?!

– Эля, давай мы поговорим об этом, когда ты вернешься. Я кладу трубку, иначе ты разоришься из-за этого разговора. Не звони, лучше пиши мне. 

 Он кладет трубку, а я, нажав отбой, автоматически отпираю дверь, но еще не выхожу. Долго смотрю в пространство, не видя и не слыша ничего. В голове нарастает гул, я чувствую странную вялость в мышцах. Пытаюсь поднять руку, но не могу, не в состоянии, а когда опираюсь на ванную, ноги скользят и расползаются. Шатаюсь будто пьяная, видя перед глазами мелькающие мушки. Они кружатся, кружатся, а потом все вокруг темнеет, и я падаю во тьму. 

Демид

 – Папочка, а вы можете вместе с мамой со мной в палате поспать? – спрашивает моя сладкая девочка, глядя прямо в глаза и так умильно и жалобно улыбаясь. 

 Она у меня такая смелая, сильная, слушала внимательно, когда медсестра рассказывала о порядках больницы, не перебивала и не задавала ненужных вопросов. Самая умная девочка на свете. 

 Один из родителей может оставаться с ребенком круглосуточно, поэтому я решил, что первую ночь с Соней проведу я. Но дочка хочет маму. Как бы она ни любила меня, никто не смог заменить в сердечке Сони мою бывшую жену.

– Вместе не получится, у мамы… – спотыкаюсь на этом слове, опускаю голову, впиваясь взглядом в сжатые кулаки, а потом разжимаю их и вскидываю взгляд. – Придется немного потерпеть. Она с ребенком. Малышу нельзя в больницу.

– Я хочу поиграть с Бусей, – улыбается дочка, а я любуюсь ямочками на ее щеках. – Он такой милый пупсик.