– Привет, – смущенно сказал Сухов. – Все нормально. Выжил. Вообще-то друзья зовут меня короче – Ник. Я вас не отрываю от дел?

Ксения засмеялась, сверкнув ослепительной белизной зубов.

– Конечно, отрываете, но пару минут я вам уделить смогу. Если хотите, встретимся вечером, поговорим не торопясь.

– Идет. Я заеду за вами…

– Часов в семь, не раньше.

– Тогда покажите мне хотя бы, над чем работаете, и я ретируюсь.

– Только в обмен.

– В обмен? На что?

– Толя говорил, что вы гениальный танцор, и мне хотелось бы побывать на одном из ваших шоу.

– Он у меня еще схлопочет за «гениального», – пробормотал Никита. – Конечно, я вам достану билет на очередное представление, только не ждите чего-то сногсшибательного: программу и сценарий составляю не я и танцую под чужую музыку.

На лице девушки последовательно отразилась целая гамма чувств: вопрос, удивление, улыбка, понимание, интерес. Как оказалось, Сухов плохо разглядел ее в прошлый раз и теперь с восторгом неожиданности наверстывал упущенное, жадно отмечая те черты, которые слагаются в термин «красота».

Кожа у Ксении была смуглая, то ли от природы, то ли от загара (а может быть, от татаро-монгольского нашествия?), глаза зеленые, с влажным блеском, поднимающиеся уголками к вискам, брови черные, вразлет, изящный нос и тонко очерченный подбородок. И маленькие розовые ушки. «Шедевр!» – как любил говорить о таких женщинах великий знаток Коренев. У Никиты вдруг гулко забилось сердце: он испугался! Испугался того, что Толя познакомил его с Ксенией слишком поздно и у нее уже есть муж или, по крайней мере, жених. Такая красота обычно недолго бывает в свободном полете…

– … – сказала девушка с тихим смехом.

– Что? – очнулся Никита, краснея. – Простите, ради Бога!

– Так и будем стоять? – повторила Ксения. – Картины показывать уже не нужно?

– Еще как нужно! Просто вспоминал, где это я мог вас видеть? Вы случайно не приносили молоко одному больному?

Ксения с улыбкой пошла вперед, а Никита, как завороженный, остался стоять, глядя, с какой грацией она идет. Казалось, таких длинных и красивых ног он еще не видел. Не говоря уже об остальном. И снова страх морозной волной пробежал по коже на спине: а если она и Такэда – не просто друзья?!

– Так вы идете? – оглянулась художница, открывая дверь перегородки подвала.

Соседнее помещение оказалось галереей, вернее, складом картин, из которых лишь часть висела на стенах в простых белых или черных рамках, а остальные были составлены пачками, лежали на столах или закреплены в станках. Но и того, что увидел Сухов, было достаточно, чтобы сделать вывод: Ксения не любитель, она была Мастером, талант которого не требовал доказательств.

На одной стене помещения Никита узнал молодых Лермонтова и Пушкина, Петра Первого, современных писателей и артистов. На другой были закреплены пейзажи, не уступавшие по эмоциональному накалу и точности рисунка пейзажам классиков этого жанра; особенно глянулся танцору один из них: прозрачный до дна ручей, опушка леса, сосны, мостик через ручей. Этот пейзаж напоминал родину отца под Тамбовом.

А на противоположной стене… Никита подошел и, кажется, потерял дар речи. То, что было изображено на холстах, названия не имело, э т о можно было лишь обозначить словами: смешенье тьмы и света! буйство форм и красок! магия жизни и смерти! Картины не были абстрактными, хотя на первый взгляд ничего не изображали, но они имели смысл, а главное – создавали определенный эмоциональный фон и явно впечатляли. Одна звала к столу – Никите вдруг захотелось есть и пить… Вторая навевала сон. Третья заставила тоскливо сжаться сердце, четвертая – почувствовать радостный прилив сил. Пятая влекла к женщине, да так, что в душе зарождалось желание и неистовое волнение!