, когда они придут за нами, и выведать у него, где выход?

Такэда засмеялся, тихо и мелко. Никита всего второй раз в жизни видел, как смеется инженер.

– Чего ржешь? – рассердился он. – Это единственный шанс.

Такэда еще некоторое время смотрел на него улыбаясь, и во взгляде его читались одобрение и надежда.

– А ты воин, однако. – Помолчал. – Донесение о нашем положении я отправил. Но не уверен, что получу ответ.

– Так какого рожна издеваешься? Должен быть выход и из этого положения.

– Единственный выход там, где для человеческого ума нет выхода. – Инженер снова улыбнулся, заметив растерянность друга. – Это не я сказал, известный философ [31]. Но он как в воду глядел. Садись, отдохни, индикатор покажет, когда начнется кутерьма.

Никита пожал плечами, походил из угла в угол камеры и залез на вторую койку. Его порыв к борьбе почти угас, навалились усталость, отчаяние и чувство безнадежности. Такэда подал голос спустя четверть часа, словно разговаривая сам с собой:

– Добро и Зло… древняя формула бытия человеческого… Добро обычно спит, а Зло действует, действует, действует, пока не переходит какой-то предел, способный разбудить социум, и тогда появляются люди, борющиеся со Злом активно… люди боя. Они никогда не приближаются в достаточной мере к стороне, на которой сражаются, они всегда посередине и оттого вдвойне несчастны. Ибо зачастую презираемы теми, за кого воюют, и ненавидимы теми, против кого воюют. Никита промолчал. Через минуту Такэда заговорил снова:

– Вот бы выяснить, кто или что и когда положили на Земле начало Злу и Предательству? Или такими нас создала природа?

– Не всех, – не удержался от реплики Сухов.

– Не всех, – согласился Такэда. – Но слишком многих. Добро и Зло… и мы посередине… не боишься?

– Быть презираемым? Не боюсь. Кто нужно, тот оценит. – Никита подумал о Ксении. Он не верил, что может умереть уже через час-два. – Помнишь притчу Конфуция? Некто спросил: «Правильно ли говорят, что за зло нужно платить добром?» Учитель сказал: «А чем же тогда платить за добро? За зло надо платить по справедливости».

– Конфуций был прав, а может быть, знал, что справедливость – один из двух высших законов Веера.

– А каков второй закон?

– Толерантность.

– А-а… терпимость, что ли?

– Да, если понимать его упрощенно. Но ты растешь, мастер, ты хороший ученик. Жаль только, что учиться нам уже некогда.

– Ничего, учиться можно вечно и в любых условиях.

– Вечно… Ничто не вечно в нашем мире, кроме, может быть, дружбы.

– Разве этого мало? – Никита переборол отчаяние и чувствовал себя лучше. Пришло ощущение чьей-то огромной теплой ладони, погладившей спину, плечо, голову, словно кто-то невидимый одобрял его мысли. Весть? Проснулась Весть?

Он прислушался к себе, но плечо молчало, лишь мурашки теплой струйкой всшершавили кожу от плеча до шеи. И все же это был сигнал Вести…

За ними пришли в час ночи. Хозяева были так уверены в себе, что пришли вдвоем: здоровяк-подполковник и его заместитель в штатском, чернявый, горбоносый, со спортивной выправкой. В руках подполковник нес черный «дипломат».

Арестованные переглянулись; они уже встали и расположились по обе стороны стола.

– Не вмешиваться, – приказал подполковник охраннику в коридоре, закрывая дверь.

В тот же момент Такэда метнулся к нему, а Никита в подкате – к чернявому: они решили начать первыми, так было больше шансов уцелеть.

Конечно, их противниками были уже не просто люди, знающие свое дело, тренированные и готовые к непредвиденным осложнениям, память и знание вселённых подняли их– профессионализм на порядок выше, но все же их физическая оболочка осталась прежней, как и реакция, и сила, и психофизические кондиции. Вселённый в подполковника ответил на прыжок соперника мгновенно, однако