Больше того, много лет спустя, вдова Смелякова передаст Валентину Осипову, в то время уже главному редактору издательства «Молодая гвардия», неоконченные стихи Ярослава Васильевича… о нас.

Не из нужды, а вроде бы с охотой
Добросердечной маленькой толпой
Меня встречали возле самолёта
Ребята из газеты краевой.
Я на земле ночной аэродрома
Средь этих незнакомых мне людей
Почувствовал себя не то, чтоб дома,
Но всё-таки спокойней и верней.
Хоть в темноте той станции воздушной,
Заезжий гость проспектов и столиц,
Я различал лишь голоса и души,
Не различая обликов и лиц.
А через час – как было кстати это! —
Когда я пил гостиничный чаёк,
Едва ль не вся редакция газеты
Ввалилась в мой отдельный номерок.

Я не раз читала эти строфы и следующие за ними обрывки строк и всегда удивлялась проницательности поэта, который с первых минут разглядел в наших ребятах открытость, добросердечность, дружественность.

Мелькнут в набросках Смелякова и такие строки:

Не по приказу, а по доброй воле
Из всех краев приехали сюда…

Если пожилой поэт почувствовал рядом с нами, «не то, чтоб дома, но все-таки спокойней и верней», то представьте, как спокойней и верней чувствовали себя рядом с друзьями мы сами. Как помогло это нам, оставившим родительские дома, городские квартиры, налаженный быт, адаптироваться к превратностям новой жизни. Да мы и не замечали никаких превратностей. Нам слишком комфортно было в общении друг с другом. А работа была слишком интересной, чтобы казаться трудной.

«Помню город, считавшийся краевым центром, по которому месяцев шесть в году можно было передвигаться лишь в броднях, – подкрепляю я свои слова коротким отрывком из книги нашего молодоцелинника Юрия Калещука, – ну и что? Была работа, прекрасные люди рядом, а что нет постоянного дома или угла – какая малость, песчинка, – в этом ли дело? Я привык жить, как жили мои сверстники, не обращая внимания на то, что в комнате ещё трое, и один спит, тяжко вскрикивая во сне, другой бренчит на гитаре, третий целует девушку, а перед тобой белый лист бумаги, и это целый мир, который дано открыть только тебе».

Именно потому так творчески гармонично и так душевно комфортно складывалась наша редакционная жизнь, что у неё был крепкий стержень – любимая работа.

Мы жили в радости от своих командировок, от встреч с целинниками, для которых не жалели ни слов, ни чувств.

Мы восхищались трактористами, которые, увидев бушующий пожаром ковыль, кинулись пропахивать борозду и отрезать огонь от пшеничного поля, но только ценой жизни спасли созревающий хлеб. Стихами и прозой наша газета рассказывала о легендарном прорабе Василии Рагузове, который, пытаясь спасти шоферов, застрявших с машинами в снежном заносе, пошёл пешком за подмогой и замерз в метельной круговерти. Замерз на сопке, которая теперь носит его имя.

Человек настоящей, густой и добротной закваски,
Он учил нас терпеть, нетерпенье зажав в кулаки,
И усвоили мы, что гвоздями сбиваются сказки,
Что строгаются сказки из самой обычной доски.

Мы смотрели на всё широко открытыми глазами, но по своему молодому недомыслию и неуёмному романтизму не сразу разглядели, что целина поднималась за счет нескрываемой эксплуатации энтузиазма людей. Мы не могли подняться до обобщений, но со страстью рвались костерить и бичевать всё, что, по нашему разумению, мешало целине. И это на земле, к которой было приковано внимание власти и народа, социалистического зарубежья и дальнего Запада и за которой пристально следил Сам.

«Самим» в ту пору был Никита Сергеевич Хрущёв, первый секретарь Центрального комитета партии, председатель Совета министров СССР. 13 марта 1961 года после двухдневной поездки по совхозам он приехал в Акмолинск, (который тут же переименует в Целиноград), на совещание передовиков сельского хозяйства края. К этому событию и был приурочен выход первого номера газеты «Молодой целинник».