– Ну вот, – вздохнула Альва, повернувшись к Консуэло. – На твоем плане можно ставить крест.

– Это на твоей уверенности можно ставить крест! Да, Тереза Фэйр хороша собой. Здорово, наверное, иметь такие рыжие волосы! Но зато миссис Фэйр настолько невыносима, что лишь самый отчаявшийся человек осмелится иметь с ней дело.

– Хороша собой и юна, – заметила Альва. – Ей, наверное, не больше четырнадцати.

– В Греции девочек выводят в свет в десять – в Нью-Йорке это тоже не запрещается. Поэтому радуйся, что тебе не придется конкурировать с ребенком. – Консуэло потянулась за своей чашкой. – Не расстраивайся. Уильяму ни к чему фэйровское серебро. Его дед сказочно богат.

– Да, но всего лишь дед, а не отец.

– Очень старый дед, который не будет жить вечно. – Консуэло наблюдала за компанией. – Интересно, сколько у него в самом деле денег?

– У Уильяма?

– У его деда, Командора[7] Вандербильта. Писали, что его паровая яхта размером с военный корабль еще двадцать лет назад стоила полмиллиона долларов! У отца Уильяма состояние тоже немаленькое. Все, что им нужно, – твоя безупречная родословная, которая перевесит любые слухи о военных спекуляциях, политических подкупах и делишках сына.

– Сына? Какого сына?

– Папа говорит, что дядя Уильяма, Корнелий Вандербильт, заядлый игрок и никогда не платит по долгам. Еще с ним случаются припадки. Конвульсии.

– Ты никогда мне об этом не рассказывала!

– Точно?

– Если бы я знала, я…

– Отказалась бы от него? Но ты не можешь себе это позволить.

Альва снова повернулась в сторону столика Терезы Фэйр.

– Какое платье… – Она сокрушенно покачала головой.

– Фигурка у нее точеная, это правда. Но, как я уже сказала, ее невыносимая мамаша…

– Жить с ними не станет.

– Не стала бы. – Консуэло погрозила Альве ложечкой. – Если бы. Но этому «если бы» не суждено случиться, поскольку мисс Фэйр – посредственность. Зато ты – настоящая награда.

– Только в сравнении.

До войны, прежде чем нью-йоркское общество отвернулось от тех, чье состояние не было давным-давно нажито на местных территориях, семейству Смит жилось не хуже никербокеров – а если верить матери Альвы, Фиби Смит, даже лучше: они были более образованными, шире смотрели на мир – ведь она вывозила дочерей в Европу, едва они начинали доставать до корабельных перил. Кроме того, их род, древний и значимый, по меркам южных штатов, в Европе считался еще более древним и значимым – Смиты являлись потомками французских и шотландских аристократов. «Мои дочери рождены, чтобы носить короны», – рассказывала Фиби всем, кто готов был ее слушать.

– Все познается в сравнении, – заявила Консуэло. – А дареному коню в зубы не смотрят.

– Лулу всегда говорит, что с плохими зубами лучше вообще не связываться.

– Что может знать старая рабыня? Тем более – посмотри на него: зубы у него прекрасные.

– Да, но будет еще прекраснее, если он перестанет демонстрировать их мисс Фэйр.

Альва поправила вырез платья. Платье было старым и сидело не так хорошо, как раньше. Одно из последних, что она заказала в Париже, прежде чем отец перевез семью обратно в Нью-Йорк. В ту пору Альва еще не понимала, что его хлопковый бизнес угасает так же тихо, но бесповоротно, как ее мать.

Вместе с повадками южанина и непоколебимой уверенностью в том, что договор можно заключить всего лишь при помощи рукопожатия, отец захлебнулся под настойчивыми волнами беспринципных дельцов, которые сбивали цены и лезли друг другу на шею, только бы удержаться на плаву. Вдобавок он вложил огромное количество денег в Конфедерацию и южные банки. Богатства, принесенные обширными хлопковыми плантациями, деньги, которые помогли ее предкам выйти в высшее общество, исчезли почти без следа.