– Передай барышне и Бобричам, – сказал Ржевский, – что сегодня к ним на обед я уже не успеваю, а вот завтра буду непременно.

С этим ответом посланец уехал.

* * *

Усадьба Бобричей была большая – отнюдь не бобровая хатка, хоть и стояла у реки в окружении леса.

Барский дом, двухэтажное каменное строение жёлтого цвета, появился здесь во времена Екатерины Великой, когда богатые дворяне начали строить в своих деревнях дворцы не хуже городских. Но у Бобричей, погнавшихся за модой и тоже отстроивших себе дворец, судя по всему, не хватило денег на «антураж»: цветники, фонтаны, статуи, искусственные гроты и прочее. Следующие поколения Бобричей тоже почему-то не стали тратиться на антураж, так что дом окружали беспорядочно растущие кусты и деревья, ухоженные на манер английского парка.

По центру фасада, затейливо украшенного лепниной, помещался широкий полукруглый балкон, подпираемый толстыми белыми колоннами. С этого балкона хозяин, сидя в кресле и прикрываясь зонтиком от солнца, обычно высматривал гостей.

Так было и на сей раз. Стоило только Ржевскому, сидящему в коляске, запряжённой серым в яблоках рысаком, проехать в ворота усадьбы, как Бобрич вскочил, откинул зонтик и закричал, размахивая руками:

– Александр Аполлонович! Эгей! А мы вас ждём!

Меж тем коляска гостя подъехала к главному входу, спрятанному где-то в тени под балконом за колоннами.

Со стороны конюшни к гостю побежал расторопный малый, чтобы взять рысака под уздцы, но ещё раньше, чем этот слуга достиг цели, к коляске сбежалось семейство хозяев: Бобрич, его супруга и обе дочки.

– Здравствуйте, Александр Аполлонович! – воскликнул хозяин. – А я, честно сказать, сомневался, приедете ли вы. И ещё раз прошу прощения за давнюю шутку своих дочерей.

– Да бросьте! – отмахнулся поручик.

Он живо вспомнил прошлое лето, когда приехал к Бобричам на несколько дней и однажды утром отправился в баню, а пока мылся, Машенька с Настенькой украли у него рейтузы.

Ржевский вначале и подумать не мог, кто вор. Просто завернулся в простыню на манер древнего грека и отправился на поиски, спрашивая каждого встречного, не видно ли где синих штанов с жёлтыми лампасами. Один дворовый навёл на след, и в итоге поручик застал барышень в беседке у реки за проведением некоего обряда. Они брызгали на рейтузы водой из флакончика и шептали что-то вроде: «На сердце гнёт, на штаны приворот. Где капля, там море, любовь глубокая, страсть кипучая».

Застигнутые врасплох, обе девицы лишь улыбались и клялись, что через минуту вернули бы рейтузы на место, а Ржевский, хоть и не очень понял, что произошло, решил больше к Бобричам не ездить. А то мало ли… Один сослуживец Ржевского по Мариупольскому полку в колдовство не верил, а в итоге женился на девице, которую сам себе на кофейной гуще нагадал.

Лишь письмо Тасеньки заставило поручика махнуть рукой на прежние опасения. И вот теперь он, стоя у крыльца, крепко обнялся с хозяином, поцеловал ручку хозяйке, кивнул барышням, а те покраснели и захихикали, после чего вся компания самым торжественным образом направилась в столовую. Хозяин с гостем впереди, а остальные – позади.

Поднявшись по парадной лестнице и миновав гостиную, Ржевский вошёл в уютную комнату с камином и высокими окнами. Посреди стоял длинный накрытый стол, от которого разносился аромат ухи и рыбных пирогов, а у дальней стены на диване сидела Тасенька со своей бабушкой и некий юноша чуть старше двадцати лет.

Бабушка, уже знакомая поручику старушка Белобровкина, конечно же, сопровождала внучку в гостях, как это было в Твери. А юноша, судя по особым, «бобриным» чертам, являлся родственником хозяина дома, хотя одет был не по-барски, а по-крестьянски: в косоворотку с красной вышивкой, синие штаны и сапоги из мягкой кожи.