Эмиль остановился перед картиной, и его глаза загорелись охотничьим азартом коллекционера, внезапно наткнувшегося на давно утерянный шедевр:

– Потрясающе, – пробормотал он, и пальцы его замерли в воздухе, едва не касаясь холста. – Маркиз де Сад, окружённый своими жертвами. Никогда не видел ничего подобного.

Пьер улыбнулся, но его взгляд оставался холодным, как зимний лёд:

– Вы, без сомнения, ценитель необычного, месье Дюмон?

Эмиль кивнул. Глаза его пылали нескрываемым интересом:

– Безусловно. Я ищу то, что забыто, что ускользнуло от внимания. За каждым артефактом скрывается история. А эта картина… Она явно что-то скрывает. Не так ли?

Пьер чуть склонил голову, и отблески каминного огня на мгновение оживили его взгляд.

– История, которая вызывает холод в жилах, месье Дюмон. Эта картина несёт в себе память, что преследует эти стены веками.

Эмиль затаил дыхание, и его голос прозвучал сдержанно, но напряжённо:

– Веками, говорите? Это смелое утверждение, месье Моро.

Улыбка Пьера стала шире, обретя острый, почти опасный оттенок.

– Альпы умеют хранить тайны, месье Дюмон.

В то же время двери отеля распахнулись снова, и внутрь вошёл Леон Буше. Его шаткая походка и затуманенный взгляд выдавали человека, выпившего гораздо больше, чем следовало. Алкогольный флер, словно туман, окутывал его. Пьер, привыкший сохранять самообладание, на мгновение поморщился.

– Месье Буше, полагаю? – произнёс он с неизменной учтивостью, но в его речи проскользнула тень раздражения.

Леон кивнул. Его взгляд рассеянно блуждал по вестибюлю, пока не остановился на картине. Он вдруг хрипло рассмеялся. Звук его смеха был неровным, как трещина в стекле.

Леон Буше был худощавым мужчиной с запавшими щеками и усталым взглядом светлых глаз, в которых читалась внутренняя борьба. Его русые волосы казались всегда слегка растрёпанными, а небритость добавляла небрежности. Неровные пальцы, испачканные краской, выдавали художника, потерявшего вдохновение. В его облике ощущалось что-то надломленное, как будто прошлые неудачи преследовали его тенью.

– Ах, скандальный маркиз. Настоящий дьявол, не так ли? – пробормотал он, делая шаткий шаг в сторону камина.

Пьер остался неподвижен, но его глаза потемнели, а улыбка застыла.

– Именно. Эта картина – одна из жемчужин нашего отеля, – ответил он, его голос звучал сдержанно, но вкрадчиво. – Позвольте проводить вас в вашу комнату, месье Буше.

Леон снова рассмеялся, на этот раз тише, но его взгляд всё ещё цеплялся за тёмные фигуры на полотне.

– Комната? Да, конечно. Удобная, я полагаю? Хотя сомневаюсь, что вдохновляющая. Муза… она приходит только в хаосе. Или я ошибаюсь?

Пьер молча взял его под руку. Движение было уверенным, чуть более решительным, чем требовалось.

– Прошу, месье Буше. Ваше присутствие за ужином крайне важно.

– Не хотелось бы пропустить всё веселье, – пробормотал Леон, но его слова растаяли в коридоре, точно и не были сказаны вовсе.

Тем временем гости, оставшиеся в вестибюле, словно застыли. Их взгляды снова и снова возвращались к картине. Образ маркиза, окружённого безликими тенями, притягивал их, будто с холста исходила сила, которую никто не решался признать. Воздух вокруг наполнился едва ощутимым напряжением, похожим на гул далёкой грозы.

Мрачное величие обеденного зал отеля «La Vertigne» поражало и вдохновляло. Высокий сводчатый потолок украшали потемневшие от времени балки, из-под которых свисала массивная люстра с десятками мерцающих свечей. По стенам тянулись тёмные панели из полированного дерева, над которыми висели картины в тяжёлых рамах.

В центре комнаты стоял длинный дубовый стол, уставленный серебряными приборами и фарфоровыми тарелками, на которых поблёскивали огоньки камина, встроенного в резной мраморный портал.