Всего с недельку успел я походить в школу. Правда, к тому времени я уже умел и читать и писать, но так хотелось сидеть со своими сверстниками в классе и слушать свою первую учительницу Анну Лукиничну, нашу соседку по квартире в школьном доме!

Во мне росло, набирало силу острое чувство неприязни и к немцам, и ко всему, что с ними связано. Но это еще не была ненависть. Безмятежное детство не знает такого крепкого чувства. Однако все, что я видел теперь вокруг себя, что переживал, уже подготавливало меня к той школе ненависти, которую предстояло пройти мне за годы войны.

В постсоветское время стало модным подвергать сомнению все то, что еще совсем недавно для всех нас было свято. Опыт в разрушении святынь у нас, как известно, накоплен немалый. Оголтело разрушали, к примеру, христианские святыни и с большим энтузиазмом занялись воздвижением коммунистических. Теперь вот разрушили и коммунистические, реанимируя христианские… Между тем еще в «Божественной комедии» Данте есть замечательные слова:

Там речь идет о жизни в «верхних сферах», то есть в Раю. Но если забыть, что эти слова написаны в начале четырнадцатого века, то, согласитесь, воспринимаются они как строчки из Коммунистического Манифеста. И не согласитесь ли вы после этого с тем, что Коммунизм и Рай – два полюса одного глобального предмета: извечной мечты человечества о Свободе, Равенстве, Братстве? Что, скажете громкие слова? А что поделаешь! Громкие слова иногда нужны, чтобы разбудить спящих.

Часто приходится слышать: потеря веры (имеется в виду религия) приводит к нравственному вырождению и падению нравов. Тоталитарный коммунистический режим выжал из человека всю его душу… Спрашивается, кто же тогда страдал, погибал и побеждал в минувшей страшной войне? Нравственно падший и убогий человек? Полное ничтожество? Забитый и запуганный фанатик тоталитарного режима? Или все-таки гордый Человек, окрыленный святой верой в коммунистический рай!? И оказался ли, скажем, мой, внутренний мир беднее оттого, что я с детства воспитывался на вере не в какое-либо верховное мистическое существо, а исключительно только в своего ближнего, реального человека?

Моей религией с раннего возраста стала для меня великая русская литература. К ней меня приобщал, естественно, мой отец, так как сам был в нее страстно влюблен. Преподавал он ее в школе с большим знанием дела и очень увлеченно. Ученики на его уроках всегда слушали, затаив дыхание. А когда он в лицах читал им отрывки из Гоголя, Салтыкова-Щедрина или басни Крылова, то весь класс периодически взрывался дружным хохотом. И вся школа понимала, что это Александр Кузьмич тешит учеников своим «единоличным театром».

Литературные чтения он нередко устраивал и дома. На них читали не только отец, но и мои сестра и брат. Я знал наизусть много стихов и тоже выступал с ними. Причем отец всех нас учил читать как можно более выразительно. В деревне хорошо знали о таланте Кузьмича-рассказчика, и крестьяне всегда охотно слушали его литературные и бытовые истории, когда он сиживал с мужиками где-нибудь на завалинке.

Отец начал работать в Сагутьевской школе еще в начале двадцатых годов и за двадцать лет им было воспитано немало будущих учителей, агрономов, зоотехников. Но пожалуй, больше всего его воспитанников стало профессиональными военными. Таково уж было время!

К Кузьмичу за советом по любому поводу ходила вся деревня. И он часто выступал то в роли адвоката, то – судьи. Разве что роль прокурора ему никто никогда не навязывал, так как все знали о благородной мягкости его характера.