– Но почему… – начала Лукреция, однако София перебила:

– Хватит расспросов. Марш на уроки!

Лукреция нехотя забрела в классную комнату, где учитель античной истории разворачивал карты и таблицы, что-то объяснял, обводя нужные места указкой. Франческо тоскливо глядел в окно, Мария согнулась над грифельной доской и прилежно записывала события Троянской войны, а Изабелла корчила рожицы Джованни, стоило учителю повернуться спиной. Изабелла не просто гримасничала, а еще и сгибала пальцы, словно когтистые лапы: видимо, ей пока не надоело дразнить Лукрецию за невольный рык.

«Никак не успокоится», – с легкой тревогой подумала она и юркнула на свое место за маленькой партой в конце комнаты, после широких парт Изабеллы и Марии. Лукреция ходила на уроки всего несколько месяцев, сразу как ей исполнилось семь – этот возраст отец считал подходящим для начала обучения.

Учитель античной истории – молодой человек с заостренной бородкой – стоял перед ними с вытянутой рукой и шевелил губами, объясняя тему. Потом придет учитель музыки, они возьмутся за инструменты. После – черед рисования. Учитель поручит ей самое скучное задание – выписывать алфавит, пока остальные рисуют. Лукреция спрашивала, можно ли ей присоединиться к старшим, ведь это так интересно – переносить на чистый лист весь мир, изображать с помощью пальцев и мелка увиденное глазами, воспринятое мозгом, но взрослые велели подождать, пока ей не исполнится десять. Предстояла череда дней, месяцев и лет – унылых и однообразных, неотличимых один от другого.

Из головы не выходила кормилица. И выпавшие зубы Софии. И тигрица. И самые заветные желания: увидеть тигрицу, рисовать вместе со всеми, еще раз побывать в загородном поместье, где их учили ездить верхом и позволяли бегать по саду. Лукреция отрешилась от урока и унеслась в фантазиях далеко-далеко. Она представляла, что снова стала младенцем, и ее кормит добрая тигрица без клыков. Мех у нее гладкий, как шелк, а лапы ласковые, мягкие, и малышка Лукреция целыми днями спит в львином зале, зарывшись в теплый бок зверя. Никто туда не заходит, и никто ее там не ищет…

Стук указки о карту вырвал Лукрецию из грез.

– Где корабли греков попали в штиль, когда они отправились в Трою?

Франческо сонно моргал; Мария, облокотившись на рукав Изабеллы, недовольно поджимала губы: похоже, сестра шептала ей на ухо что-то неприятное.

«В Авлиде», – мысленно ответила Лукреция, взяла штифт и нарисовала на оборотной стороне листа длинную линию горизонта, пронизанную высокими мачтами неподвижных кораблей. Паруса свернуты, канаты на смычках уходят вниз, к скрытым в глубине якорям. Затем добавила алтарь со ступенями и людей на них. А пока работала, вспомнила лекцию о художественной перспективе, которую на прошлой неделе читал старшим учитель рисования, пока она выписывала буквы. Теория гласила, что мир состоит из слоев и глубин, как океан, и его можно изобразить линиями, которые пересекаются и сходятся в одной точке. Лукреции давно хотелось попробовать.

– Изабелла? – прищурился учитель.

Сестра отвернулась от Марии.

– Да?

– Назови, пожалуйста, место, где греческие корабли попали в штиль.

«Авлида», – опять подумала Лукреция, не отвлекаясь от рисунка. Она добавила девушку в длинном одеянии, и, сосредоточенно нахмурившись, постепенно сближала края дороги, чтобы соединить их по закону перспективы в точке схода, как им объяснял учитель.

Изабелла старательно изображала задумчивость.

– Оно начинается с «гаммы»[15], да? – Изабелла очаровательно склонила голову набок и одарила учителя самой прелестной из своих улыбок.