Юноша насупился:
– Гарри, мне не нравится подобное объяснение, однако я рад, что ты не считаешь меня бессердечным. Ведь я совсем не такой! И все же признаюсь, что случившееся не так уж на мне и сказалось. Я воспринимаю его как прекрасный конец прекрасной пьесы, безумной красоты греческой трагедии, героем которой я стал, при этом ничуть не пострадав.
– Вопрос, конечно, интересный, – проговорил лорд Генри, находя исключительное удовольствие в игре на бессознательном эгоизме юноши, – чрезвычайно интересный. Полагаю, истинное объяснение следующее: зачастую подлинные трагедии выглядят настолько неприглядно, что ранят нас неуклюжим неистовством страстей, абсолютной бестолковостью и нелогичностью, полным отсутствием эстетичности. Подобный же эффект вызывает столкновение с пошлостью и безвкусицей. Впрочем, иногда в нашу жизнь входит трагедия с элементами художественной красоты. Если эти элементы подлинны, то оказывают воздействие исключительно сильное. Внезапно мы обнаруживаем, что больше не актеры, а зрители. Или же и то, и другое сразу. Мы наблюдаем за собой и увлекаемся чудом действа. Что именно произошло в данном случае? Девушка покончила с собой из-за любви к тебе. Жаль, что я не могу похвастаться подобным опытом. Ведь тогда бы я влюбился в любовь до конца моих дней! Женщины, которые любили меня (увы, их было не слишком много), продолжали жить и здравствовать долгое время после того, как я терял интерес к ним либо они ко мне. Они становились толстыми и уродливыми, и когда я их встречал, тут же ударялись в воспоминания. До чего ужасны женские воспоминания! Они скрывают полнейший упадок духа. От жизни нужно брать все краски и при этом не запоминать подробностей. Подробности всегда пошлы и заурядны.
– Придется посеять в саду маки[19], – вздохнул Дориан.
– В этом нет необходимости, – возразил его собеседник. – У Жизни маки всегда наготове. Разумеется, порой должно пройти время. Как-то в течение целого сезона я носил в петлице одни лишь фиалки – в качестве эстетического траура по любви, которая никак не желала умирать. В конце концов она все-таки умерла. Даже не помню, что ее убило. Думаю, предложение моей возлюбленной пожертвовать целым миром ради меня. Такие моменты всегда кошмарны. Их наполняет ужас вечности. И что ты думаешь? С неделю назад, за ужином у леди Хэмпшир, я узнал в своей соседке пресловутую женщину, и она принялась настаивать, чтобы мы начали все заново: разворошили прошлое и нашли в нем будущее. Я похоронил свой роман и усадил могилу асфоделями. Она же вытащила его на свет и заявила, что я испортил ей жизнь! Не могу не заметить, что при этом она не ограничивала себя за ужином, так что я за нее совершенно спокоен. Но какое отсутствие вкуса! Очарование прошлого в том, что оно прошло. Женщины никак не поймут, что занавес уже упал. Им всегда подавай шестой акт, и как только интерес к пьесе совсем угас, они предлагают ее продолжить. Если бы все зависело от них, то у каждой комедии был бы трагический конец, а каждая трагедия заканчивалась бы фарсом. Они прелесть до чего искусственны, но при этом не имеют об искусстве ни малейшего представления. Тебе повезло куда больше, чем мне. Уверяю, Дориан, ни одна из моих женщин не сделала бы для меня того, что сделала для тебя Сибила Вэйн. Женщины заурядные всегда находят утешение. Одни достигают его, рядясь в сентиментальные цвета… Кстати, никогда не доверяй женщине, которая носит сиреневый, сколько бы ей ни было лет, или женщине за тридцать пять, обожающей розовые ленты, – и то и другое свидетельствует о том, что перед тобой женщина с прошлым. Другие находят превеликое утешение в том, что неожиданно открывают достоинства в своих мужьях, и щеголяют супружеским счастьем, будто оно – самый соблазнительный из смертных грехов. Третьи уходят в религию. Как поведала мне одна женщина, таинства религии обладают всеми прелестями флирта, и я вполне ее понимаю. Кроме того, ничто так не тешит тщеславие человека, как признание его греховности. Совесть делает из всех нас эгоистов. Да, современная жизнь предлагает женщинам бесконечное множество разнообразнейших утешений. Между прочим, я не упомянул самое главное.