Раздался стук в дверь, и вошедший камердинер напомнил, что пора одеваться к ужину. Лорд Генри поднялся и выглянул на улицу. Закат окрасил алым золотом окна домов напротив. Стекла сияли, как пластинки раскаленного металла, а небо над ними было цвета поблекшей розы. Он вспомнил о пламенно-красной жизни своего юного друга и задался вопросом, чем это все закончится.

По возвращении домой в половине первого ночи он обнаружил на столике в холле телеграмму. Дориан Грей сообщал о своей помолвке с Сибилой Вэйн.

– Мама, мама, я так счастлива! – прошептала девушка, пряча лицо в коленях увядшей, усталой женщины, сидящей спиной к режущему глаза свету в единственном кресле, что поместилось в их обшарпанной гостиной. – Я так счастлива, и ты должна быть счастлива тоже!

Миссис Вэйн поморщилась и положила тощие, покрытые висмутовыми белилами руки на голову дочери.

– Счастлива!.. – повторила она. – Сибила, я счастлива, лишь когда вижу тебя на сцене. Тебе не следует думать ни о чем, кроме своей игры. Господин Айзекс к нам очень добр, и мы должны ему денег.

Девушка подняла взгляд и надула губы.

– Какие деньги, мама?! – вскричала она. – Разве деньги имеют значение? Любовь гораздо важнее денег!

– Господин Айзекс заплатил нам пятьдесят фунтов вперед, чтобы мы рассчитались с долгами и снарядили Джеймса в плавание. Помни об этом, Сибила. Пятьдесят фунтов – огромные деньги. Господин Айзекс к нам очень добр.

– Мама, он не джентльмен! – воскликнула девушка, встала и ушла к окну. – Терпеть не могу его манеру изъясняться!

– Даже не знаю, как бы мы справлялись без него, – сокрушенно проговорила старшая женщина.

Сибила Вэйн откинула голову и засмеялась.

– Больше он нам не нужен, мама! Теперь нашей жизнью правит Прекрасный Принц! – Кровь взыграла, щеки залил румянец. Она задохнулась, лепестки губ приоткрылись и дрогнули. Знойный ветер страсти овеял девушку и всколыхнул изящные складки ее платья. – Люблю его, – простодушно призналась она.

– Глупое дитя! Глупое дитя! – в сердцах твердила мать, как попугай.

Взмахи скрюченных, унизанных фальшивыми перстнями рук придавали словам карикатурность.

Девушка снова рассмеялась. В ее голосе звенела радость томящейся в клетке птицы. Глаза подхватили мелодию и просияли, потом веки сомкнулись, словно желая скрыть тайну. Когда глаза открылись вновь, их заволокло мечтательной дымкой.

Тонкогубая мудрость заговорила с потертого кресла, проповедуя благоразумие, цитируя книгу малодушия, выдающего себя за здравый смысл. Девушка не слушала. В своей тюрьме страсти она была свободна. С ней был ее Прекрасный Принц. Она воззвала к памяти, чтобы увидеть его снова. Губы вновь ожег поцелуй. Ресницы потеплели от его дыхания.

Мудрость сменила тактику и заговорила о слежке и разведке. Молодой человек может быть богат; если так, нужно подумать о замужестве. В уши девушки лились волны житейского коварства. Стрелы обмана пролетали мимо. Она смотрела, как движутся тонкие губы, и улыбалась.

Внезапно ей захотелось говорить. Многословное безмолвие ее угнетало.

– Мама, мама, – вскричала Сибила, – почему он так сильно меня любит? Я знаю, почему его люблю я. Я люблю, потому что он такой, какой должна быть сама Любовь! Но что он нашел во мне? Я его не достойна. И все же, сама не зная почему – ведь я чувствую себя настолько ниже его, – я вовсе не робею! Я горжусь, ужасно горжусь! Мама, любила ли ты моего отца так же, как я люблю Прекрасного Принца?

Старшая женщина побледнела под толстым слоем грима, сухие губы исказила гримаса боли. Сибила подбежала к ней, обняла за шею и поцеловала.