Я совершенно не понимаю постоянную работу, как концепцию. Ту, нелюбимую работу, которая сама по себе не приносит удовольствия. То есть ты десятилетиями ходишь туда, но зачем? Чтобы раз в месяц получать зарплату, а потом тратить ее на вещи? Но ведь уже через год-другой у тебя есть всё необходимое и процесс теряет былую остроту, а шоппинг превращается в навязчивую идею. Про еду мы не говорим, – чтобы быть сытым, нет необходимости встраиваться в систему и работать изо дня в день. Сейчас же, в моём случае, простой, неквалифицированный труд воспринимался в ином качестве. Не скажу, что эта деятельность была мне по нраву, но она стала ключиком к системе, в которой мне было уютно. Связующим звеном между мной и людьми, отдавшими этой работе большую часть своей жизни.

Мигел с Руем организовали мне отдельное жильё – трёхкомнатную квартиру. Было очень непривычно, да и совершенно ни к чему так много места одному. Но у них имелся только такой вариант, к тому же за небольшие деньги, которые вычитались из моей зарплаты. И я был практически счастлив, так как получил то, о чём думал всё последнее время – свой дом. Квартира занимала целый стояк в четырехэтажном доме – по комнате на этаже. А на верхнем – кухня с камином. Ещё одна особенность была в том, что ввиду гористой местности улицы шли серпантином, и в мой дом можно было войти через первый этаж, а выйти – через четвёртый, с обратной стороны дома, – на улицу, расположенную выше. Вечерами я сидел на кухне, на маленьком стульчике возле камина, и попивал терпкий тинту. Иногда выходил со стаканом в руках на верхнюю улицу покурить.

Все жители нашей улочки, так или иначе, приходились Мигелу родственниками. Он был главой семьи, словно крёстный отец в небольшой диаспоре, – от прабабушек, греющихся на солнышке, сидя на своих балкончиках – до пацанья в количестве не менее двух футбольных команд, дико орущих весь световой день под окнами.

Семья любила меня и возилась словно с ребёнком, взятым из интерната. Каждый норовил научить каким-то португальским словам, которых я ещё не знал. И нецензурным, конечно же, в первую очередь. Я снова учился говорить, как в раннем детстве, не переводя услышанное на свой материнский язык, а принимая так как есть, образами, облачёнными в новые слова.

Родной язык, попадая в другую страну, под воздействием свежих образов, постепенно подавляется. Начинается всё на уровне мыслей. Поначалу кажется, что некоторые слова ты раньше где-то уже слышал. К тому же ты понимаешь их чутьём, в контексте ситуации. Каждый раз, отмечая про себя знакомо звучащее слово и в конце концов осознавая, что оно означает именно то, о чём ты подумал, ты намертво его запоминаешь. Затем обнаруживаешь, что новые слова гораздо удобнее – не зря же ими пользуются все вокруг. И начинаешь в своём уме, всегда выбирающем более лёгкие пути, использовать новые инструменты – думать образами и словами нового языка. Из головы окончательно вытесняются старые термины, ненавязчиво подменяясь теми, которые используют люди, населяющие данную местность. Заканчивается всё тем, что тебе снятся сны с персонажами, которые общаются на новом языке. Просыпаясь, ты пытаешься вспомнить и описать их, но старый язык теперь уже явно не подходит и корректен не более, чем переводы японских хайку.

Возвращаясь в Португалию через пятнадцать лет, я отчётливо понимал, чем был уникален мой предыдущий опыт – полным погружением в языковую среду на относительно длительный срок. В то время интернет только начинал развиваться, и я ещё даже не представлял, что это такое. А мобильная связь была достаточно дорога, чтобы я смог часто общаться на русском. Поэтому я слышал вокруг себя исключительно португальскую речь. Говорил и даже думал только по-португальски. Сейчас же, подавляющую часть времени находясь в пространстве интернета, я замечаю, что моя интеграция начала проходить гораздо сложнее. Тот язык, на котором я уже вполне прилично изъяснялся, с годами стал заметно беднее, а потом и вовсе ушел. Язык – живая субстанция, которой необходима постоянная подпитка, как минимум в виде ежедневных разговоров. Иначе он умирает. В этом и заключается самая большая иллюзия при изучении иностранного языка – его невозможно выучить раз и навсегда. Это процесс, которым ты занят в течении всей своей жизни.