– Скажите мне, пожалуйста, господа, в чем разногласия у начальника дивизии с полковником Третьяковым? – обратился штабс-капитан Двайт, который прибыл на станцию несколько часов тому назад из Бицзыво, где успешно проводилась высадка японских войск.

– Наш генерал не совсем согласен с планом обороны Киньчжоу, разработанным комиссией в двадцатых числах января, а полковник защищает его, так как он сам член этой комиссии, – сказал капитан Стемпковский. – Генерал требует спуска линии окопов к подошве укрепления и постройки новых окопов, защищающих подступы к батарее №15 и предотвращающих обход нашего левого фланга по берегу Киньчжоуского залива. Надо признаться, у нас на линию морского прибоя очень мало обращено внимания.

Капитан замолчал и закурил папироску.

– Вы же работали там, расскажите подробней, – вступил в разговор командир пограничной стражи Бутиков.

Спор был большой. Комиссия записала, что левый фланг совершенно неудобен для атаки. А главное, утверждали специалисты, при наличии батарей девятой, десятой, одиннадцатой, двенадцатой и пятнадцатой нельзя допускать даже и мысли о возможности движения неприятельских цепей и колонн по берегу. Главная-де опасность – со стороны железнодорожного полотна и отрогов горы Самсон.

– Неопровержимая истина. Японцы не сунутся по берегу Киньчжоуского залива, мы их будем уничтожать в каком угодно количестве! – воскликнул, краснея, прапорщик Цветков. – Не забывайте наших фугасов.

– Все это так до тех пор, пока не будут подбиты крепостные орудия, – усмехнулся Стемпковский.

– Вы так же, как и генерал Фок, не верите в неприступность Киньчжоу? – опросил штабс-капитан Двайт.

– Дело не только в укреплениях, но и в людях. Не думаю, что японцы начали атаку сразу без подготовки своей артиллерией. И надо опасаться, что они достигнут многого.

– Но почему? – опросил прапорщик.

– Высоты, которые при тесном обложении Киньчжоу будут в их руках, господствуют над пятидесятитрехсаженной горой Наньшань. Это – во-первых. Надо предположить, что они подвезут сюда сотенки две пушек нового образца с приспособлениями для бомбардировки по невидимой цели. Далее – их артиллерийский парк немыслим без мортир.

– Вы еще наворожите поддержку флотом? – вставил штабс-капитан Высоких.

– Учитывайте, учитывайте все, – невозмутимо ответил капитан. – Наш флот ранен, и, главное, в голову.

– Да, после смерти Макарова японцы обнаглели на море, – сказал мичман Шимановский. – Орудия в большинстве здесь старые, поршневые, а пушки Кане, привезенные недавно, все еще не установлены.

– Несчастие крепостей в том, что их орудия бывают несколько устаревшими в техническом отношении против орудий наступающих.

– Что же делать? – воскликнули пехотные офицеры.

– Создать более благоприятные условия для пехоты, на чем и настаивает начальник нашей дивизии.

– О нем разноречивые толки, – сказал шепотом артиллерийский офицер пехотному. – Многие считают его взбалмошным.

– Солдаты его любят. Он несколько сумасброден. А о боевых его качествах узнаем. Он заботится о солдатах и офицерах и не хочет, чтобы они гибли понапрасну.

– Говорят, он сторонник редкого размещения солдат в окопах.

– Хотя это и против устава, но не лишено смысла.

– Уставные положения стареют, – поспешил вставить пехотный поручик.

Раздалась команда «смирно». Офицеры осмотрели себя и подтянулись. К вокзалу подошли генералы Кондратенко и Фок, а за ними полковник Третьяков. Поздоровавшись с офицерами, Фок остановился у кромки перрона и, повернувшись лицом на север, взглянул вдоль пути. Когда к нему подошел полковник Третьяков, он, продолжая прерванный разговор, сказал: