Дед растрогался от такого прилива чувств.

И вновь забулькала жидкость по стаканам. Снова выпив, язык у Андрюхи развязался.

– А ведь мы к тебе дед по делу.

– Это ж по какому такому делу? На сенокосе что ли помочь? Из первоочередных дел только вот это,– опешил старик.

– Сенокос – это само собой. Это мы конечно поможем. Потом. Позже. Вот как только все свои дела утрясём, так мы тебе и сенокос, и силос, и навоз. Сколько надо тебе центнеров с гектара, столько и сделаем,– весело затараторил Андрюха, – Ты про золото нам расскажи. Где тут, чего, сколько?

– Да вы что, ребятишки. Это же подсудное дело. Это же до высшей меры. Это при Сталине можно было. И золотоприёмные кассы были в области. А Хрущ это дело запретил. Тогда и участковый по деревням ездил, наказывал, что если кто старателей в тайге заприметит, чтобы ему сообщали. Опоздали вы ребята лет этак на пятьдесят.

– Это ты дед отстал от жизни. В этом году указ вышел свеженький. Разрешили золотодобычу. Сейчас в России живём. Всё, что нельзя было в Советском Союзе, в России можно, – проговорил Вадик.

– Вона как, – удивленно проговорил дед, – слышал я, что нет больше Союза, однако не верится мне. Это вроде как революция. «Капитализьм», значит.

– Ну, давай дед, наливай и рассказывай нам про золото. Твои золотые слова дед, мне прямо как бальзам на душу, – умильно выговорил Андрюха.

– Так про золото то, что рассказывать? Я ведь его не добывал.

– Постой дед. Ты же сам мне рассказывал, что тут у тебя и золото, и изумруды,– проговорил Вадик.

– Эк ты загнул. Золото- то есть, но вот «тут», (как ты сказал), только вот это.

Дед подошел к иконе в углу и, пошарив рукой за образами, вытащил полотняный мешочек. И, развязав его, вытряхнул содержимое на стол. На стол брякнулись три не больших самородка размером с двухкопеечную монету.

– Ну вот. А то меня чуть инфаркт не хватил,– с облегчением сказал Вадик, поднимая со стола самородки, – сколько тут грамм?

– А здесь тебе не магазин, чтобы граммами мерить. Это мне память от моего деда досталась,– огрызнулся дед.

– Так это дед твой золото мыл?

– И дед не мыл. Нашел он их, когда экспедицию искал. Тут в тридцатых годах уполномоченный в деревню приезжал. Я тогда ещё совсем мальчонкой был. Дескать, экспедиция пропала. Не видел ли кто их? Ну, вот дед мой и вспомнил, что ещё в двадцатых, во времена НЭПа, километрах в шестидесяти артель старательская работала. Каждый сезон несколько лет приезжали. В деревню приходили. Муку, картоху покупали. За деньги. С деньгами то, тогда худо было. И им хорошо, и нам подспорье. И туда, и обратно шли через нашу деревню. Наша деревня к ним самая близкая была. Так вот в последний раз, обратно- то они не проходили. А экспедицию эту никто здесь не видел. Не проходили они здесь. А “упал намоченный” говорит, дескать, « давай сходим, посмотрим». Ну, сходили. Ни кого не нашли. Вот три этих самородка он в речке то и подобрал. Но накануне там явно кто-то был. Костёр там кто-то жёг. Не позже недели. Пепел, дождём не прибитый. Да, вот ещё. Когда они уходили искать эту экспедицию, старик – вогул деду сказал: – Не ходите. Никого не найдёте. Их дух забрал. И имя его назвал, какое-то длинное и не русское. Сейчас уже и не припомню. Вон там три двора вогульских стояло. Давно здесь жили. Не знаю даже, они к нашей деревне пристроились, или наши предки деревню возле их стойбища построили. Только жили мы испокон веков рядом, но не вместе. Если настроение хорошее, проходят мимо, здороваются, разговаривают. Если плохое, проходят мимо, на вопросы не отвечают, делают вид, что по-русски не понимают. Странные люди. А аккурат перед войной, старик-вогул говорил, что горе скоро придёт большое. Мимо дома их проходишь, слышно плачут, наверно шайтану своему молятся. А потом раз, и исчезли все. День проходит, их невидно. Неделя, их нет. Потом кто-то из мужиков сходил к ним, а дома то пустые стоят. И вещей их нет. Тогда говорили, что шайтан их забрал. А когда война началась и мужиков всех на фронт забрали, мне тогда подумалось, что специально они в тайгу сбежали, чтобы их на фронт не забрали. Ведь знал старый вогул что-то про горе.