– Сколь ни старайся, всех дыр в такой короткий срок не залатать.

– И народу в Артуре маловато. Подкреплений не помешало бы, а у нас людей только забирают – в Корею шлют и куда там ещё…

– Да, пехоты здесь надо вдвое больше, чем сейчас имеется. Форты растянуты вёрст на двадцать – если между ними равномерно распределиться, да ещё рассадить солдат по окопам в предполье, это действительно жидковато получается. Опять же, резервы какие-никакие надо держать про всякий случай, а откуда им взяться?

– Приморские батареи стоят уединённо, и никакой пехотной охраны им не выделено. Готовая пища для диверсантов. А ночи нынче стоят тёмные – милое дело для ползунов.

– Касаемо диверсантов – это верно, не помешало бы прибавить бдительности, не то как бы косорылые малыми силами не натворили непоправимых бед… Хотя с десантом, я думаю, они повременят. Им сейчас Корея интереснее: по всему, там начнётся главное дело.

– Одно другому не помеха. Не зря ведь командный состав отправляет свои семьи в Харбин да в Россию. Чай не дураки: понимают, что раньше или позже здесь станет припекать.

– Станет, ох станет!

– А куда денешься: чему быть, того не миновать…

В Порт-Артуре происходила быстрая убыль населения, и это сказывалось на многих сферах городской жизни. Так в дневнике Павла Ларенко7 уже на исходе третьего дня войны появилась следующая запись:

«Город всё больше пустеет. Весь контингент шумной весёлой публики, проживавшей здесь ради своего удовольствия или же для доставления удовольствия другим, исчез. Как мне говорили люди, заслуживавшие полного доверия, в эти дни платили иногда извозчику до вокзала до 25 рублей. Лишь бы скорее уехать! Вагоны были всегда набиты народом. Никому не хотелось остаться до следующего поезда. Многие довольствовались тем, что могли присесть только на свой багаж, авось по пути освободится местечко.

Узнаём очень неприятную новость – наш ассенизационный обоз перестал действовать. Подрядчик-арендатор его, японец Казаками, скрылся, его рабочие китайцы разбежались. Теперь городу грозило бедствие от собственных нечистот. Устройство клозетов было таково, что требовалась ежедневная очистка. Все они были переполнены. Это грозило заразой воздуха в то время, когда и без того ненормальная жизнь военного времени сулила сама по себе возможность разных эпидемических заболеваний.

Послышались громкие запросы – почему столь серьёзная отрасль городского хозяйства оказалась в городе и в крепости Порт-Артур в руках японца? Аргумент, что японец стоил городу меньше средств, не удовлетворял вопрошающих, так как из-за дешевизны нельзя было упускать из виду другие соображения. Разве не должны были об этом подумать? Но вопрос этот так и остался открытым до сей поры.

Теперь каждый сознавал, что услуги юрких японцев имели везде весьма неприятную для нас заднюю цель. Если они что делали, то не только ради наживы, но желали при этом выведать обо всём, узнать с точностью всё, что мы тут делаем – изучить все наши привычки, способности и слабости. Кругом заговорили открыто, что японцы-парикмахеры и некоторые из купцов были офицеры японского Генерального штаба, и что не было уголка, который был бы им недоступен. Поговаривали также, что немало, должно быть, осталось в крепости японцев, переодетых китайцами или припрятавшихся в укромных уголках для наблюдения за ходом событий, за нашими действиями.

Японский переводчик, служивший при полицейском управлении, православный и чуть ли не женатый на русской, скрылся также, хотя всё время уверял, что останется здесь, на службе. И он, вероятно, успел пробраться на иностранное судно, стоявшее ещё в гавани и ожидавшее прибытия остальных выезжающих из Маньчжурии японских подданных.