– Конечно, государь.

– Позавчера небезызвестный вам господин инженер-механик Лейков, выкупив билет до Гельсингфорса, опоил свою охрану водкой с шампанским и вознамерился покинуть пределы России. По информации Сергея Васильевича Зубатова из утренней его шифротелеграммы, этот господин намеревался инкогнито отбыть в Североамериканские Штаты в компании с агентом мистера Вестингауза, который ожидал его в порту со всеми документами и билетом на лайнер Гамбургской линии. И если бы не одна его новая знакомая, по доброму совету Дурново, кроме всего прочего, за господином Лейковым зорко приглядывавшая… Да еще перлюстрация его переписки, часть которой он вел через ее ящик, скорее всего, мы бы его остановить не смогли… Как вам такое известьице? Почему молчите?

– Что тут скажешь? Прямо как обухом по голове…

– Образно, Всеволод Федорович. Вот и сам я испытал нечто подобное… – Николай в задумчивости прикрыл глаза. – И что досадно: все условия для работы, неограниченный кредит на приобретение оборудования, приборов и тому подобного и у нас, и за рубежом. Мало? Так ты скажи! А впереди – свободная дорога, хоть академиком становись…

– Стало быть, посчитал господин Фридлендер, что свободы ему здесь маловато. А может, и денег… С этим народом надо ухо держать востро.

– Вы думаете? Так ведь Михаил утверждает, что он немец.

– Может, и немец. Только тогда, скорей бы, в фатерлянд и рванул.

– Пожалуй, не соглашусь. Он же, как и вы трое, знает печальную судьбу Германии в вашем… э… будущем времени. И как человек практичный, все рассудил и решил, что такой вариант слишком рискован.

– Ага. А самый, значит, рискованный – остаться с Россией… Ух… падла!

– Не стоит так горячиться, Всеволод Федорович. Слава богу, большой проблемы не возникло. Но, надеюсь, вы понимаете, что, в отличие от вас троих, вполне доказавших и свою преданность – Родине, и готовность служить мне как ее императору, в ближний круг этот человек входить не сможет?

– Ну, мы-то с Василием его, откровенно говоря, ко всем нашим обсуждениям и там, на Дальнем Востоке, не допускали. Сомнение было…

– Знаете, что он сам поведал на предмет попытки своей ретирады? Оказывается, он так боится Балка, что думал о том, что тот или заставит его впредь всю жизнь работать в тюремной камере, или попросту убьет. И даже если повезет, то потом с ним сведет счеты Михаил Лаврентьевич, так как спасти его отца, создав у нас машину для перемещения по времени, шансов нет, не позволяет техника. Все сложные электрические детали, из которых ее можно будет сделать, по его оценке, предстоит десятилетия создавать. А учитывая исторический опыт России, он считает, что сами мы с этим не справимся. Однако, как я понимаю, господин Лейков или для подъема своей значимости, или еще зачем-то поддерживал у Банщикова эту несбыточную надежду… Жаль, конечно, но профессора Перекошина мы здесь не увидим.

– Вот ведь гадость бздливая…

– Эмоции сейчас, увы, не помогут. Жаль, но получается, что умная и нужная нам голова досталась человеку трусоватому и нечестному. Это печально. Как считаете, что теперь делать с ним? – вздохнул Николай.

– В шарагу его, и всего делов. Пусть считает, что предчувствие его не обмануло. Нам что? Разбираться теперь, просто он струсил или осознанно к янки рванул, чтобы дать им все научные и технологические преимущества для захвата власти над миром? А смысл?

– Шарага… Это, как я понял из объяснений Михаила, лаборатория-тюрьма?

– Ну да.

– Хм. Давайте еще подумаем все-таки… Тем более он пока еще на излечении.

– Подстрелили? Или Васеньке на кулак упал?