Мне бы уйти.

Просто глотнуть воды и свалить. К своей работе, друзьям, шлюхам и дорогим развлечениям.

Просто молчать и даже не раскрывать своего грязного рта.

Но я спросил:

— Ты расстроена чем-то?

— Немного, — посмотрела в мою сторону осторожно, бросив влажный взгляд.

Немного? Она была готова рыдать.

— С парнем поругалась? — предположил я, вспомнив, чем интересовался сам в ее годы.

Девчонками, разумеется!

— Нет, у меня нет отношений с парнями, — свела бровки к переносице, как будто я сморозил ужасную глупость. — Мне дали паршивую роль!

Ноздри точеного носа Ясмин затрепетали.

Она вонзила пальцы в мягкую обивку кресла, но клянусь, она с таким же удовольствием вонзила их в лицо обидчика.

— Паршивую роль?

— Спектакль “Пастушка и Трубочист”. Главную роль Пастушки отдали другой. Насте. У нее кривая стойка, она не вытягивает… — зачастила терминами, в которых я не силен. — Эта роль должна была достаться мне! — заявила уверенно.

— Почему?

— Потому что я — лучшая!

Уверенности в себе ей было не занимать.

— Я лучшая, но Настина мама, что называется, забашляла. Вот и все…

— Тебе не стоит кидаться такими обвинениями, если не в чем не уверена.

— Я уверена. Я это знаю и знаю, что это несправедливо. Так быть не должно!

— Привет, взрослая жизнь.

Я пафосно салютовал ей бокалом с водой, в которой таяли кубики льда. И если бы взглядом можно было разжечь огонь, от взгляда Ясмин вода в моем бокале закипела в ту же секунду.

Пока же закипело кое-что другое — похоть.

Блять.

Ты просто грязное животное, Леонид. Озабоченное животное.

Я дал себе указ — проработать этот недостаток. Обуздать. Искоренить его.

— Теперь Пастушкой будет она, а я… овцой. Одной из стада.

— Ты перестанешь быть самой лучшей или начнешь хуже танцевать из-за этого?

— Ни за что.

— Тогда ты ты точно не будешь овцой.

— А кем же? — поинтересовалась совсем по-детски любопытничая.

— Ты будешь самым очаровательным и грациозным ягненком. Тебе не о чем переживать.

— Кроме того, что ей достанутся все овации и цветы. А мне… — сглотнула. — Мне не достанется ничего. Даже папа не придет. Ему некогда. У него вылет на день раньше…

— У тебя будут цветы. Море цветов.

— Ну да, ну да… — фыркнула она, прикрыв свои ужасно темные глаза.

Такие же темные, как мои собственные глаза.

И мысли — к ним в тон. Мои мысли следовало бы облить бензином и просто сжечь внутри собственной черепушки.

Обычно меня трудно вывести из себя.

Но вот это недоверие, пренебрежение от соплячки, на восемнадцать лет младше меня, были сплошным вызовом.

Я спросил:

— Когда у тебя спектакль?

Она назвала дату, время и место, не забыв закатить глаза. Мол, не верю!

— У тебя будет столько цветов, что унести не сможешь. Но только при одном условии?

— Какое?

— Ты будешь самым грациозным ягненком.

— Это легко. Буду.

***

Она сдержала свое обещание.

Я сдержал свое.

Она была самым красивым ягненком, и после представления сцену завалили цветами.

Доставщики цветов опускали букеты к ее ногам.

Столько бы она точно не унесла.

Последний букет подарил я сам.

Это были белые розы. Упаковка — черная с красным.

Уже не имело значение, кто и что станцевал — все глазели только на Ясмин, и о, как ей это нравилось.

Она сияла.

Приняв букет, Ясмин запрыгала, обняла, ткнулась губами мне в шею, лопотала что-то на счастливом — в такие моменты слова теряются, остается лишь смысл и чувство эйфории.

У меня остался след от ее помады на белоснежном воротничке, а я с большой тщательностью выбирал свой костюм на этот вечер.

Не любил небрежность, чаще всего избавлялся от одежды, которая пачкалась так сильно. Но эту рубашку оставил.

Она портила своим небрежным видом стройный ряд идеально выглаженных и выстиранных рубашек в моей гардеробной.