Хули, у меня свои понятия, у него свои. Если, я буду яро выгрызать свободу и бороться за обратный билет домой, то он же приложит все силы, чтобы остаться тут пока не закончится ебаная война. Чувство патриотизма крепко держит его за яйца. Одним словом полудурок Фанатик, мать его. Уже, по погремухе с первых минут всасываешь с кем имеешь дело. Потому, и в полете, раннее вышвырнутого из того же самого Камаза, он ржет позади меня, как безумец, а я тем временем стремительно щупаю глазами вырисовывающуюся обстановку вокруг и сбегающийся к нам с калашами наперевес отряд хачиков.

Нас троих – меня, Антоху и Даныча – привезли в маленький аул на окраине Грозного, расположенного в горах. И, по старой памяти, аул этот был мне хорошо знаком.

Значит, все-таки люди Аббаса Хачукаева.

Тут же, в пяти метров, с левой стороны от нас играли их дети и избивали, практикуя удары, трех русских заросших грязных солдат, которые длинной цепью были повязаны за ноги друг к другу. Один – вещи стирал, другой – дрова рубил, а третий на коленях перед восьмилеткой, чтоб получить в морду унижающий с харчком удар от чмошника-пиздюка. С другой стороны от нас потрошили подвешенную тушу барана и куски вонючего мяса скидывали в железное поржавевшее ведро. И, сидя на лавке, все происходящие обозревали старики, или, как их местные кличут – аксакалы. Со значением поглаживали собственную седую длинную бороду, постукивали тростью и, время от времени переговариваясь, довольно похохатывали.

Тупая боль все резче била в затылке и неотступно параноически пульсировала в висках.

Играя желваками на скулах, поворачиваю свинцовую башку к Антохи, который в упор исподлобья как звереныш вглядывался в меня и, едва заметно цинкую ему головой, чтоб не выебывался и, не смел качать ни одну из своих тем.

Они за глотку держат крепко. Поэтому, важно сейчас напор затолкать в очко и быть на старте.

Но, незамедлительно упираюсь в давящий бескомпромиссный взгляд Фанатика. Дескать, шел бы я со своими приказами и просьбами нахуй и желательно там же надолго окопаться.

Сжал до отчетливого скрипа зубы и, тотчас почувствовал, как прострелила ноющая боль в челюсти.

– Ээээ, недоноски, а нууу игры в гляделки прекратили! Глаза вниз опустили! Живо! – ненавистно прорычал надо мной бородач и, приставив дуло автомата ко лбу, отпихнул в жесткой форме назад мою башку.

– Булааат? Доложи о нашем приезде! Скажи, Туманов у нас! – прокричал позади чечен, тот, что цепко вцепился в немытые отросшие патлы Фанатика.

Хищно оскалился, прикрыв глаза и, всем нутром почувствовал, как взгляд Антохи принялся выжигать дыру в моем профиле.

– Пожалуйста! Пожалуйста, отпустите нас! Мы ничего не сделали! Мы всего лишь сопровождали мирных! Ваш народ! Мы для вас не угроза! Рядовые обычные солдаты. Прооошу, не убивайте нас. Ну, не убиииивааайте, – в панике просительно и нервно вскричал Даныч, а следом пополз на коленях к черножопой впереди стоящей гниде.

Никчемная шваль.

С брезгливостью на дне глаз пренебрежительно поморщился, желая самолично отправить его спать.

– Мииирных, говоришь? – с извращенной насмешкой на губах, наигранно задумался головорез.

– Да, да! Мирных вели.

– Вставай! – резкий торопливый его приказ, в азарте указывая Данычу оружием, что, тот, должен подняться на ноги. – Быстрее, быстрее вставай!

– Пожалуйста! – охваченный страхом, все же поднялся на трясущихся ногах и вскинул руки, Даныч. – Не надо… у мамы кроме меня больше нет никого. Пожалуйста, – заискивающе смотрел в суженные черные глаза чечену и тихо перебирал обескровленными губами.

– Не бойся! Не звери же мы. Не тронем. Мама, это святое. Это, вы, ничтожества. Не знаете, что такое человечность. А с нами всегда можно договориться. Пошли. Пошли со мной, – черный, глазами стреляет в сторону, зазывая расслабившегося с неуверенной нервной полуулыбкой Даныча.