И рассказывает мне вот какую историю. Как Аэрофлот рейс из Зимбабвы открыл, притащилась к нам из Африки БМВ, Блэк Мэджик Вумэн то есть, Черная Волшебная Женщина. По-простому, Баба Жара. То ли скучно ей там стало, то ли королевство маловато показалось, никто не знает. Притащилась, в общем, и поселилась на торфяниках. Пока лето было, вроде она тихая была. А зима настала – кинулась к Деду Морозу: холодно, мол, помираю совсем. Дед поглядел – мерзнет женщина, сжалился, не стал сильные морозы включать. А та дальше жмет – снегу, мол, много. Дед и снегу поменьше сыпать стал. А Жара не унимается – давай, говорит, лето пораньше. Ладно, в тот год весну в середине февраля запустили. Лето жаркое устроили, торфяники загорелись. Дед кашлял, кряхтел, потел, но терпел – надо, мол, заморскую гостью уважить. А как осени черед пришел, она опять за свое – давай, говорит, дедушка, вовсе зиму отменим. Ну, тут, конечно, Дед Мороз осерчал. Не нравятся, говорит, наши порядки – никто тебя не держит, вертайся в свою Африку, там тебе самое место и градус подходящий. А Баба Жара, коварная, обратно-то возвращаться не хочет – уж больно ей места наши нравятся – простор, пигмеи не бегают, от носорогов уворачиваться не надо и воды сколько хочешь! И вот она что удумала. Пришла к Дедушке, вроде попрощаться, и бутылочку с собой принесла – отведай, говорит, нашего, африканского самогону, улетаю, мол, так чтобы помнил меня. Дед, простая душа, на стол капусточку, снежки соленые, ну, все, что положено – проводить с честью.

– Тут и понеслось, – всхлипнула Снегурка, – Как сели они, так он до сих пор и пьет. Сначала, вроде, еще держался – старик-то он крепкий – за погодой следить успевал. А теперь вовсе спился. Ничего ему не надо. Проснется, бороду из капусточки поднимет, а эта ведьма черная ему опять самогону своего заморского подливает. Он жахнет – и снова в капусточку. А она тем временем погодой рулит. Так рулит, что скоро у нас тут бананы вырастут. Торфяники уже и зимой дымятся. Бывает, Жара отлучится куда, дед очнется, поглядит вокруг, ужаснется, махнет рукавом – сразу морозы и снег. Но он же не в себе, поэтому снежище – девятиэтажки заваливает, морозище – деревья ломаются. А Жара как вернется – тут же ему – рраз! – стопочку – и все по новой.

– Ой, Коля, – тут Снегурка прямо завыла – не знаю, что будет, если ты не выручишь.

– Да почему я-то? – снова спрашиваю.

– Да потому что, – говорит, – все в голос твердят, что ты средство волшебное имеешь и потому никогда не пьянеешь! Вот Деду бы твое лекарство, а? А то, Коля, я прямо боюсь, что скоро мы все тут вымрем, одни тараканы останутся – они, сам знаешь, вечные, их никакой дуст не берет, а уж погода им тем более до лампочки. А не поможешь – прямо тут растаю, чтоб не мучиться.

Верно, есть у меня средство – от него я после любой пьянки всегда своим ходом до дому дохожу и похмелья не знаю. Все мужики мне завидуют, интересуются, что за секрет у меня такой, да только я его никому не выдаю. Боюсь, силу потеряет.

Но тут дело такое, и правда надо помочь – что ж я, зверь какой? Пришлось вставать, собираться. Сначала думал налысо побриться, чтоб как Брюс Виллис. Но Снегурка сказала, что это необязательно. Потом решил хотя бы щетину сбрить. Но что-то мне лень стало, да и некогда же. Расчесал кудри пятерней, оделся потеплее – и пошли мы в гости к Деду Морозу.

Шли недолго, да и не шли, в общем-то. Снегурка рукавицей махнула – и очутились мы у порога Морозова терема. Заглядываем в окошко – а там… дым коромыслом: Мороз сидит, качается, тулуп распахнут, шапка набок съехала, борода во все стороны топорщится, морда вся в капусте, нос красный ярче лампочки Ильича светится. А напротив сидит она – Блэк Мэджик Вумен, натуральная Баба Жара – черная вся, в перьях разноцветных, грудь… моя Клавка с ее четвертым размером по сравнению с ней – Кейт Мосс мосластая. В общем, стрррашная – глаз не оторвать! Тряхнет она плечами, глазами поведет, улыбнется слегка – Мороз аж тает. Прям на глазах тает – течет с него так, что весь тулуп мокрый, кожа да кости от старика остались. Стою, смотрю на нее во все глаза, шевельнуться не могу. Вдруг кто-то мне по шее как треснет! Я хрясь в стекло лбом! Звон пошел!