. Оно обвинялось, в частности, и в том, что якобы в ходе секуляризации создало основу для демократии, социализма и марксизма. Решительный отказ от всего этого сомнительного наследия расценивался как «революционный традиционализм» или «консервативная революция». Звучал призыв к созданию «второго язычества», якобы идеально соответствующего духу Европы[650]. Во второй половине 1970-х гг. активисты Ассоциации действительно пытались возрождать языческие календарные обряды и вводили в свою субкультуру языческую символику[651].

Речь, разумеется, не идет о полном восстановлении веры в языческих богов. Все это – метафорическая риторика, призванная обосновать право на культурные различия языческим мировосприятием, придать жизнеспособность прошлому и объединить его с будущим, возродить героическую и аристократическую концепцию человеческого общества, связать мораль с эстетикой и отвергнуть библейский дуализм вместе с либерализмом[652]. Новые правые отрицают не только реальный эгалитаризм, но даже миф об эгалитаризме. Разнообразие они понимают как природное неравенство и выдают его за естественное состояние человечества. Для этого им и нужен языческий политеизм, придающий разнообразию, т. е. неравенству, необходимое идеологическое обоснование[653]. Недавно Г. Фай и П. Вьяль озвучили такого рода идеи на расистской конференции, собиравшейся в Москве. Там они говорили о необходимости сплочения Севера против Юга и о создании Евро-Сибири как сообщества «белых народов», объединенных общей индоевропейской генетической основой и древними языческими верованиями[654].

Фактически эти рассуждения близки идеям итальянского фашистского философа Юлиуса Эволы, называвшего важным моментом «фашистского расизма» положение о том, что «расу нельзя сводить к одной лишь биологической целостности». Ему особенно импонировала «раса души и рассудка», восстававшая против любого равенства[655]. А его теоретическая концепция базировалась на трех китах – метафизике дуализма и иерархии (идея Традиционализма), философском обосновании империи и кастовых различий, а также циклическом историческом подходе, говорившем о неизбежном взлете и падении «органических» цивилизаций (в этом он опирался на идеи Шпенглера и Генона). Это означало корпоративный принцип в экономической жизни, кастовость социальной структуры, превосходство мужчины над женщиной и, наконец, «духовный расизм» в этнических взаимоотношениях. В этих своих рассуждениях Эвола черпал вдохновение, в частности, из индийской ведической литературы, которой он увлекался в 1920-х гг.[656]

Все это как нельзя лучше соответствовало идеологическим запросам Новых правых[657]. И не случайно сам А. де Бенуа признает большую ценность идей Эволы для них[658]. Впрочем, во Франции у этих взглядов имеются и местные корни, восходящие к Морису Барресу, который в конце XIX в. исходил из идеи полной несовместимости отдельных этнических групп и «цивилизаций»[659]. Примером такой «цивилизации», лишенной духа тоталитаризма, Новые правые называли идеализируемый ими древний индоевропейский мир, сохранявший разнообразие как в социальной (система трех сословий, по Ж. Дюмезилю), так и в духовной (язычество) сфере[660]. Опираясь на последние достижения археологов, доказавших наличие в Европе самобытных древних культур, Новые правые представляют ее уникальной цивилизацией со своими собственными истоками и делают отсюда вывод (вопреки протестам Дюмезиля) о превосходстве европейских наций над остальными. При этом, начиная с конца 1970-х гг., политкорректный термин «индоевропейский» пришел в их текстах на смену «арийскому», чересчур выдававшему их симпатии к нацистскому наследию