. Особенно тревожно то, что вместо того, чтобы открыто выступить против расизма, респектабельные европейские политики и политические партии в погоне за голосами электората нередко подхватывают ксенофобскую риторику ультраправых, а иной раз даже вступают с ними в предвыборные блоки. При этом заявления, направленные против расизма, странным образом сочетаются в их устах с лексикой «культурного расизма», а также с лоббированием антииммигрантских законов. Ниже мы увидим, что все это не чуждо и современной России.

В то же время, отличая «бытовой массовый расизм» (стереотипы, сомнительные шутки, оскорбления и пр.) от элитарного, британский социолог Нейл Макмастер считает, что наиболее серьезные последствия для уязвимых меньшинств имеют именно массовые настроения, а не кабинетные построения сторонников расовой теории[108]. Действительно, искусно направляемая политиком-расистом толпа может причинить гораздо больше вреда, чем отвлеченные рассуждения на расовую тему. Поэтому кабинетные теоретические построения следует отличать от реальной расистской практики, которая может проявляться как в поддерживающих расизм институтах, так и в массовых расистских акциях (демонстрациях, бойкотах, погромах). Это говорит в пользу приведенной выше схемы Вьевьорки.

Следовательно, проявления расизма весьма многообразны, и поэтому понятие «расизм» вызывает расхождения у специалистов. Одни из них ассоциируют его с реальным (в том числе политическим) поведением, основанным на расовой доктрине[109]. При этом акцент ставится не просто на спонтанных действиях, а на их неразрывной связи со сложившейся общественной структурой, предполагающей расовую иерархию[110]. Например, по определению американского социолога Г. Уайнента, «расистскими можно назвать действия, которые создают или воспроизводят культивирующую расовое неравенство социальную структуру, основанную на абсолютизации расовых категорий, либо объявляют естественными или исконными расовые идентичности или показатели, основанные на такого рода социальной структуре, или оба этих случая вместе»[111]. Соответственно, расу он определяет как «концепцию, которая осмысливает и символизирует социополитические конфликты и интересы, исходя из различий в типах человеческих тел»[112]. Р. Бенедикт была недалеко от этого, полагая, что «конфликт возникает там, где любую группу – в данном случае расу – превращают в класс путем направленных против нее дискриминационных практик»[113]. Для британского социолога Зигмунта Баумана именно сознательная практика конструирования задуманного идеального социального порядка отличает расизм от других видов ксенофобии. Поэтому он видит в расизме форму «социальной инженерии»[114]: «Расизм – это прежде всего политика, а уж потом идеология»[115].

В то же время некоторые другие исследователи считают расизм идеологией по преимуществу и связывают ее с биологизацией культурных общностей, или, иначе, расиализацией. Так, отдавая должное функциональному подходу к расизму, Майлз все же более важной считает его содержательную сторону. Для него расизм – это прежде всего не строгая доктрина, а слабо структурированная идеология, которая может воплощаться на практике весьма по-разному. Она, во-первых, выделяет какую-то группу по соматическим признакам и тем самым имеет сигнификативную функцию. Во-вторых, она представляет такие группы естественными образованиями и наделяет их различной природой и разными статусами. В-третьих, этой природе приписывается негативный характер, а потому от общения с чужой группой расисты ожидают печальных последствий. Кроме того, иную группу обычно представляют по оппозиции своей, наделяя ее прямо противоположными качествами. На практике расизм может выступать стройной теорией, а может принимать форму бытовых стереотипов и предрассудков. Подобно мифу, расовая идеология претендует на то, чтобы упорядочивать мир и давать ему объяснение, хотя и ошибочное