Я удивлена, как легко слова слетают с моего языка, отчего чувствую теперь себя странно. Я едва ли хороша в том, что касается непристойностей и их озвучивания. Но время, проведенное с братьями Ворониными, когда те в порыве страсти говорили мне всякие грязные вещи, помогло мне почувствовать себя более раскованно, более естественно.

У них по-прежнему получается лучше, чем у меня, но я знаю – с Виктором мне нужно быть доминанткой. У меня ощущение, что если бы он хоть раз отпустил себя, то уже не смог бы сдерживаться вообще никогда. Но сейчас он держит себя под строгим контролем. Ему нужен кто-то, кто поможет ему выбраться из этой скорлупы и получить то, что он хочет.

Я жду его ответ и удивляюсь, когда экран моего телефона загорается, переключая вызов на видеозвонок. На экране появляется лицо Вика, и я улыбаюсь, отмечая, какой же он красивый. У него такие же черты лица, как у Мэлиса, но почему-то у каждого из них они выглядят по-разному – особенно теперь, когда я узнала их лучше. У Виктора сильная и угловатая челюсть и выступающие скулы, которые каким-то образом подчеркивают его голубые глаза, делая их еще более выразительными.

Видя его на маленьком экране своего телефона, я начинаю скучать по тем дням, когда жила с ними и могла видеть его постоянно. Когда мы сидели у них на кухне за сэндвичами с арахисовым маслом или кофе и говорили о наших семьях или о характере работы Вика. Несмотря на то, что тогда наши отношения были немного натянутыми и неловкими, это была та близость, в которой я нуждалась. В которой я все еще нуждаюсь.

Честно говоря, сейчас даже больше.

– Привет, – шепчу я, слегка помахав ему.

На его губах появляется улыбка, и хотя он выглядит неуверенным и даже немного испуганным, он, по крайней мере, кажется счастливым.

– Привет, – говорит он в ответ. Затем слегка морщится. – Я не… Я не уверен…

– Ничего страшного, если ты не хочешь, но… попробуешь? – тихо спрашиваю я. – Не думай об этом слишком много.

Он фыркает.

– Ты же знаешь меня, мотылек. Много думать обо всем – моя работа. Кто-то в этой семье должен это делать.

Я усмехаюсь.

– Ладно, справедливо. Но не сейчас. Сейчас нет кризиса. По крайней мере, такого, с которым мы не сможем справиться. Здесь только ты и я.

– Да, – повторяет он, немного понизив голос. – Только ты и я.

Некоторое время мы просто смотрим друг на друга. Занятно, насколько это отличается от всего, что мы делали раньше. Обычно Мэлис и Рэнсом идут впереди, трогают меня, целуют, трахают. Чтобы Виктору было на что посмотреть, а мне – на чем сосредоточиться.

Даже когда я устроила для Виктора личное шоу, оно было другим. Более односторонним. Я трогала себя и заводилась под звуки его голоса, но не могла его видеть.

Теперь, когда мы смотрим друг другу в глаза, даже по телефону, все иначе.

– Я хочу видеть и тебя тоже, – говорит Вик, и его глаза полны решимости.

– Хорошо, – выдыхаю я в ответ.

Я облизываю губы и устраиваюсь поудобнее, укладывая подушки у изголовья кровати. Я держу телефон так, чтобы Вик мог видеть очертания моего тела, едва прикрытого крошечными шортиками и оверсайз-футболкой, которые я надела для сна.

– Ты красивая, – восхищенно бормочет он. – Я бы хотел…

Он качает головой, не заканчивая свою мысль, но я догадываюсь, к чему он клонит.

– Я тоже, – бормочу я в ответ.

Я просовываю руку под футболку, скольжу пальцами по нежной коже живота. С правой стороны есть участок рубцовой ткани, и раньше я по возможности избегала прикасаться к нему, даже когда была наедине с собой, так как смущалась и стыдилась того, какими грубыми и уродливыми были шрамы.