– Она твоя бабушка, – говорит он умиротворяющим и покровительственным тоном. – И она желает тебе только лучшего. Она никогда не делала ничего плохого.

– Это ложь! – воплю я, пытаясь сбросить простыни. – Она убила мою мать. И пыталась убить меня. Уведите ее от меня! Пожалуйста!

Я пытаюсь спрыгнуть с больничной койки, отчаянно желая убежать, но обнаруживаю, что прикована к ней. Толстые стальные наручники обхватывают мои запястья и лодыжки, и когда я пытаюсь пошевелиться, они с грохотом ударяются о толстые прутья по бокам кровати.

– У нее истерика, – говорит Оливия полицейскому. Ее голос звучит не так холодно и резко, как когда она говорила, что мне придется выйти замуж за Троя, а по-доброму, как вначале, когда она хотела заманить меня и заставить доверять ей. – Она пережила ужасное испытание, но сейчас ей больше всего нужна ее семья. Я позабочусь о ней. Не волнуйтесь.

Полицейский кивает, а я качаю головой, дергаясь всем телом и пытаясь высвободить запястья из наручников.

– Нет, пожалуйста! Не верьте ей! Помогите мне!

Оливия подходит ближе к кровати, и я сопротивляюсь сильнее, лязг металла о металл наполняет мои уши, цепи гремят и трясутся.

Но деваться некуда. Она приближается ко мне.

Наклоняется и…

Мои глаза резко открываются, и я делаю прерывистый вдох. Я ворочаюсь в постели, и меня охватывает холодное облегчение, когда я понимаю, что не прикована к ней. Вместо жесткой больничной койки я лежу на мягких простынях из египетского хлопка, которые выбрала для меня Оливия, и, честно говоря, чувствую себя ненамного лучше.

Сердце бешено колотится; из-за ночного кошмара я испугана, вся на нервах.

– Уиллоу?

Сначала я вздрагиваю, услышав далекий голос где-то рядом с ухом, но потом понимаю, что это Виктор. Телефон все еще лежит на подушке, и, хотя в окно уже льется утренний солнечный свет, он еще на связи. Как и обещал.

– Ты в порядке? – спрашивает он, когда я сильнее прижимаю телефон к уху, и пусть его голос звучит в основном нейтрально, я могу представить, как бы Вик посмотрел на меня, если бы был здесь.

– Мне… приснился кошмар, – говорю я ему, проводя свободной рукой по лицу. Когда он рядом, я чувствую себя лучше. Даже если мы не в одной комнате, я знаю, что он слышит и видит меня, что присматривает за мной.

– Хочешь поговорить об этом? – спрашивает он.

Я качаю головой и с трудом сглатываю.

– Нет. Ты вообще спал? Или всю ночь просидел, согнувшись над компьютером?

Он издает негромкий смешок, и я улыбаюсь, представляя, как его губы растягиваются в улыбке.

– Немного, – говорит он. – Вскоре после того, как ты заснула.

Это заставляет меня чувствовать себя еще лучше. Я думаю о том, что мы вроде как были рядом всю ночь. Возможно, это было самое близкое к «обнимашкам» с Виктором.

– Как поживают ребята? Мэлис вчера был… сильно взбешен.

– Да уж, – отвечает Вик. Как и все они, но он этого не говорит, хотя я все слышу в его тоне. – И он все еще в бешенстве. Хлопает дверцами шкафчиков на кухне. А Рэнсом… ну, он тоже не в духе. В гараже торчит, но я не слышу, чтобы он над чем-то работал.

Я определенно могу себе это представить. Мэлиса, топающего туда-сюда, будто у него над головой витает грозовая туча ярости. Его личный локализованный ураган, бушующий вокруг и делающий опасным приближение к нему для кого-либо, кроме немногих избранных.

Немного сложнее представить не в духе Рэнсома, ведь он обычно такой жизнерадостный, по крайней мере, по сравнению с двумя его братьями. Однако ситуация у нас серьезная и странная, так что вполне логично, что он ведет себя иначе.

– С ними все будет в порядке, – обещает Виктор, отвлекая меня от мыслей. – В любом случае, мы больше беспокоимся о тебе.