– Сам себя кастрировал!

Я снова хочу привстать, но не могу, больно. Спрашиваю через дорогу у Сани:

– Как ты там оказался?

– Выбросило. Крыша в кабине фанерная, я ее головой, кажется, прошиб, – поднимает руку к макушке и тут же опускает.

– Ничего себе, башка! – комментирует Серега. – Как только Галька согласилась за него замуж!..

Витька, более умиротворенный:

– Ну-ка, давай посмотрим, что у тебя там, – Саня разжимает треугольник рук, расстегивает ремень, боязливо спускает штаны. Вижу худенькие Санькины ляжки, пятнышко крови. Витька, как заправский доктор, осматривает, пригнувшись. – Фигня, мошонку порвал в двух местах. – Затем, брезгливо щелкнув пальцами, диагностирует: – Яйца целые, зашьют, не ссы, срастется. Со шрамами будешь, как на войне, теперь!

– Свадьба же завтра, – чуть не плачет Саня, не в силах понять, почему ему не сочувствуют. Витька разводит руками, не зная, что ответить.

– Какая, на хрен, свадьба? Проснись, о чем думаешь? – заорал опять Серега. – Что с тобой было бы, если у кабины крыша оказалась вдруг железной?

– Родители Галчонка у нас, полдеревни приехали, все собираются, что делать? – будучи в шоке, талдычит Саня.

– Снять штаны и бегать, – находится с ответом Серега. Я на минуту представляю Саню в нарядном галстуке без штанов, бегающем на свадьбе среди многочисленных гостей и не помираю со смеху только потому, что смеяться больно, хоть плачь.

Затем все подходят ко мне. Сидя под небольшим песчаным бережком, взираю на друзей.

– Похоже, сломал.

– Да ты что? – сомневается Витька, – может, вывих? Попробуй дернуть. – Берусь левой рукой за голень, правой за стопу, дергаю. Раздается сухой щелчок, на минуту боль стихает. Благодарно улыбаюсь. Опершись руками о сухую пушистую землю, пытаюсь приподняться. С опаской наступаю на поврежденную ногу. Больно.

Сажусь, виновато оглядываюсь по сторонам. Стопа припухла. Стыд усиливает отчаяние. Дергаю за стопу еще раз, на миг теряю сознание. Понимаю, что был вывих, его-то вставил, а еще есть перелом, его не вставишь на место, как не зашьешь раздавленные яйца.

На скорой отвезли нас с Саней в больницу. Сане мошонку зашили, перебинтовали почему-то по пояс. Мне выдали снимок рентгена, на каталке подняли на лифте в хирургию. Лежу в предоперационной. Из операционной выходит хирург. Белый халат на нем в кровавых пятнах, лицо уставшее, но довольное. Ассистентки облегченно ютятся вокруг. Похоже, сложная операция прошла успешно. Улучив момент, сестра, опекавшая мою несчастную персону, всучила в руку герою-доктору снимок, чего-то полушепотом проговорила. Тот, мельком глянув на снимок, распорядился загипсовать.

Возникло какое-то опасение. Вежливо, но настойчиво обращаюсь к врачу.

– Пожалуйста, посмотрите снимок, там может быть смещение, – сам робею признаться, что дергал ногу. Со школы помнил урок, где говорили, что при переломе ни в коем случае нельзя самому вправлять, необходимо наложить «шину» и – в больницу.

– Кто тебе ляпнул языком, что у тебя смещение? – был ответ. Загипсовали, ничтоже сумняшеся.

Вера, увезла меня на такси домой. Валялся на кровати два месяца с загипсованной по колено ногой. Когда последние наплывы боли угасали, ощущал, как под гипсом в месте перелома неугомонно зудится, коробит что-то. Отломленный осколочек, повинуясь геометрии древних клеточных связей, целился встать на место, а гипс окольцевал сустав. Так и приросла косточка не по адресу.

Затем два месяца физиопроцедуры, полгода на легком труде. Затем семь лет не мог встать на ногу, не превозмогая боли. Похожу мину пятнадцать-двадцать, притерплюсь, боль утихает. И семь умножить на триста шестьдесят пять дней вспоминал того хирурга.