– Никаких проблем! Возьми деньги, скролько тебе нужно и пригласи настройщика. И вообще, – она понизила голос и перешла на заговорщеский шепот, как она всегда делала, когда собиралась сообщить что-то немыслимо приятное, – Борис сказал, что тебе нужна новая шубка… Заметь, он сказал это сам, я ему и слова не говорила про то, что твое пальто продувается всеми ветрами… Но ты, между прочим, сама виновата, что не носишь заячий тулуп… Все-все, молчу… согласна, что он довольно смешно на тебе смотрится… Но ТОГДА у нас с тобой не было денег, а теперь, когда я выхожу замуж за Капелюша, у нас с тобой будет столько шубок и сапожек, сколько только мы пожелаем… Так что можешь присмотреть себе что-нибудь в разумных пределах, а в субботу ты мне покажешь, что выбрала, и мы купим тебе шубу…

И она поцеловала Лену, приобняла и исчезла, растворилась в темноте передней…

Они ушли – Лена услышала, как хлопнула входная дверь, и она снова осталась совершенно одна. Квартира стала нестерпимо тихой, и Лена поставила своего любимого Грапелли. Хохочущая джазовая музыка постепенно наполнила ее кровь прозрачным вином пусть и кажущегося, но все же счастья. Ей стало весело. В сущности, что такого особенного произошло? Ничего. Просто она стала взрослой. А боль… про нее она постарается не вспоминать. Через эту боль прошли все, начиная с решительной и соблазнительной Евы.

Включив во всех комнатах яркий свет, Лена, танцуя, кружилась по квартире, одновременно переодеваясь и готовясь к свиданию. Все страхи ее улетучились, более того – на место холодных рассуждений о своей дальнейшей жизни явилось резко обостренное желание увидеть Илью Николаевича и предстать, наконец, перед ним в своем новом обличье…

Она остановилась перед зеркалом и придирчиво оглядела себя, слегка подрагивающую от легкого волнения и озноба. На ней были трусики и кружевной лифчик, и все это белого цвета.

Она на цыпочках, словно мама стояла где-то поблизости, подошла к ее шкафу и, открыв сразу несколько ящиков, принялась ворошить сложенное аккуратно белье… Уж кто-кто, а мама всегда весьма много внимания и, соответственно, денег уделяла своему нижнему белью. Лена знала, что одна только нижняя юбка, которую она привезла совсем недавно из Москвы к своему новому прозрачному вечернему платью, стоила по меньшей мере столько, сколько получает за месяц Тарасов. Это было произведение искусства – тончайший батист с прозрачными, как снежные узоры на стекле, кружевами.

Но сейчас ее волновала не юбка, а черное французское бюстье, подчеркивающее и приподнимающее грудь и, в то же время, почти не скрывавшее ее. И такого же цвета непристойно-невинные трусики, облегающие впалый живот, но совершенно не прикрывающие бедра.

Увидев ее в таком виде, Илья Николаевич, пожалуй, воспримет ее уже в новом для себя качестве и, быть может, оценит совсем пд-новому ее красоту и сексуальность.

Лена, краснея, поймала себя на том, что она уже хочет этого свидания, что мысль о встрече с мужчиной, много старше себя, приводит ее в трепет и вызывает желание. Но все равно это желание пока еще смутное и ассоциируется у нее пока еще с болью и сильными душевными переживаниями. Когда же, когда же, наконец, она превратится в настоящую женщину, способную, не обращая внимание на боль, получить от соединения с мужчиной настоящее блаженство, о котором она так много прочитала, увидела в кино и, главное, услышала от своих подруг?

Она взглянула на часы и обмерла: в ее распоряжении оставалось всего лишь четверть часа! Грапелли издевательски взвизгнул одним из своих саксофонов, и, немного успокоившись, вдруг выдал совершенно изумительную, равнодушную в человеческим чувствам вообще, мелодию, расхристанную и расслабляющую сознание…