Я уж хотел прекратить Инфантовы истязания, но не успел.

– Кто-кто? – не разобрался женский голос в трубке.

– Му-у-у… – не выдержав пытки, промычал в трубку Инфант. Во-первых, потому, что не знал, как по-другому о себе напомнить, а во-вторых, потому что он вообще так обычно чудил, наш Инфантик.

– Ах, так это ты… – сразу догадалась Инфантова абонентша. – Тебе чего, а то у меня рыба на сковородке подгорает. – Потом она еще задумалась, но совсем коротко. – И вообще, знаешь, – сообщила она голосом, который просто на глазах набирал силу и уверенность, – не звони мне больше, у меня и без тебя дел по горло.

– Никогда? – попытался уточнить педантичный Инфант, но не успел. Так как ответом ему раздался сначала щелчок брошенной трубки, а потом почти сразу короткие, безразличные, совсем не похожие на женский голос гудки.

Мы все замолчали, а Инфант особенно интенсивно. Чего-то, похоже, ничего у него не выходило сегодня.

– Бывает, – утешил я Инфанта. – К тому же рыба на сковородке… Серьезная вещь, куда нам против рыбы.

– Да… – покачал сочувственно головой Илюха, – не получается опрос общественного мнения. Не хочет общество опроса. Ни твоего, Розанчик, не хочет, ни твоего, Инфантище. И мы помолчали снова.

– Б.Б., – сказал я принципиально после паузы, – получается, что твою теорию невозможно доказать на практике. А значит, она не практичная.

– Что не означает, что не верная, – не согласился Илюха. – Вот, например, теорию «эволюционного происхождения видов» Чарльза Дарвина тоже на практике нельзя доказать, и тем не менее большинство научной общественности в нее свято верит. И не терпит никаких других теорий. А теорию относительности, ее вообще…

– Так она же формулами подтверждена математическими, – возразил я. – А у тебя и формул даже нет. Ты покажи нам формулу, может, мы и согласимся тогда.

А Инфант все молчал и молчал, а ведь мог бы и высказаться. Хотя бы потому, что теорию относительности он понимал значительно лучше нас с Илюхой. Не только на многочисленных примерах повседневной жизни он ее изучил, но еще и саму математическую модель крепко освоил. Потому что у него был глубоко и обширно развитый внутренний математический аппарат, у этого самого Инфанта. Он вообще через него жизнь свою отмерял – отсюда все его недоразумения и закавыки.

– Формулы ему не хватает, – возмущался тем временем Илюха. – Формалист ты, стариканер, а еще зануда. Ладно, дайте мне. Дайте я к эксперименту подключусь. Сейчас я прям на ваших глазах объективность в ладошках принесу.

И он переместил Инфанта с дивана ко мне, а сам примостился поближе у телефона. Хотя Инфант перемещался шатко, неуверенно и натужно.

– Так… кому бы позвонить? Так, чтобы наверняка. Кому-нибудь, кого я сильно разочаровал, кто меня уж точно не вспомнит. – И Илюха зашевелил губами, припоминая.

Он припоминал долго, и мы ему не мешали и не пытались читать его губ.

– Точно, позвоню одной девушке, – наконец припомнил он. – Давно хотел, хорошая девушка была. Жаль, что я совершенно ей не потрафил.

– Кто такая? – попытался уточнить я.

– Ты не знаешь, – отрезал Илюха, хотя такого быть просто не могло. Не мог я не знать про его девушек. Потому как он никогда не утаивал их от меня. Впрочем, я не стал допытываться.

Нельзя сказать, что и эта девушка оказалась особенно ласковой, заслышав напористый призыв из телефона. Но так чтобы особенно неласкова она тоже не оказалась.

– Аня… – позвал Илюха, а потом снова: – Ань…

И я понял, что девушку звали Аней. А вот что понял Инфант, мне было не догадаться.