Водворили меня на гауптвахту, дежурный по части, капитан был премного удивлен, когда перед тем как меня обыскивать, я сам из сапога достал охотничий нож, который почему-то всегда держал при себе, традиция, как у горцев кинжал. Я объяснил ему, что не вижу ничего особенного. «Работаю электриком» – говорю. Он – «так». «Провода зачищать, проводку обрезать, нужное дело», он: «Да, в принципе», «Вот для этого нож мне, и необходим, по работе так сказать». Он покачал головой и сказал, что это все равно, если бы он вместо пистолета, возил за собой пушку, то же по работе. Мы друг друга поняли, на том дело и ограничилось. Дальше его информация не ушла, а мне не резон было распространяться, так как сук, на котором сидишь, кто пилит? Хвалиться тем, что являлось, уголовно наказуемым было не в моих правилах. Даже в веселом, чисто мужском застолье, я обычно говорил о женских прелестях, пересыпая речь анекдотами.

Отсидел я десять суток, гауптвахта была гарнизонная, и мои сокамерники смеялись и думали, что я их разыгрываю, что служу всего четыре месяца, пока через пару дней к нам не закрыли одного старослужащего, который и подтвердил правильность моих слов. Тогда всем стало дивно, что такие «салаги» бывают. В роте меня встретили кто как: одни с радостью и уважением, другие со страхом и недоверием. Чего от меня ждать? Я был действительно непредсказуем. Замполит роты говорил мне «Тебя только в тюрьму».

Служба шла, шла, и дошла до того солнечного, теплого апрельского дня который стал переломным в моей судьбе. В полдень, грелись мы с товарищем Андреем М. на солнышке, обсуждая наши солдатские будни, и видим, подъезжает УАЗ – «ВАИ» написано с обоих боков машины. Родом Андрей был из Астрахани. Удалой малый, накануне погулял, учинив «геноцид» над узбеками, который, кстати, со стороны офицеров части поощрялся, я и подумал, что приехали за ним. Он сам, не дожидаясь, пошел к машине… Вижу, возвращается с непонятной миной на лице, и тихо мне так: «Это Серега за тобой…». И в глазах сверкнула молния, и понял я: «уеду скоро я из этих мест, туда, где растет тайга густая», наступила моя очередь подходить и так же смело, как и за пять минут до меня Андрей пошел и я, сказав ему обескураженному на прощание: «Не поминай лихом». Дверки резко распахнулись, и из машины выпрыгнули, два сержанта с автоматами и чинно вылез замполит роты, мой необъявленный и предвзято относившийся ко мне враг. Мне предложили сесть между вояками, а замполит застегнул на мне наручники, хоть у меня и в мыслях не было чего-нибудь плохого. Убегать от погони, оказывать сопротивление при задержании, я не собирался, хотя чувствовал, что замполит именно этого и ждет. «Нет, дружок, на мне ты дополнительную звездочку не заработаешь» – подумал я про себя, а он спрашивает: «Знаешь, за что?», я ответил: «Догадываюсь». И поехали мы в часть, дорогой молчали, каждый ушел в свои думы. По приезду меня препроводили в штаб к командиру части, в кабинете кроме подполковника находились двое милиционеров по форме – капитан и старшина милиции. Поздоровались. Мне пояснили, что они являются спец. конвоем, доставят меня до дома и желательно без происшествий. Я дал слово, что не убегу, мне разрешили зайти в роту переодеться, отдать свои последние распоряжения друзьям, чтобы прислали фотографии с письмами и еще не сделанный фотопортрет, моей матери, ну и попрощаться, конечно. Все мои поручения в точности исполнили, за что я им до сих пор благодарен, есть оно настоящее мужское братство… Сопроводили меня на гауптвахту и закрыли в одиночную камеру. По размерам и форме их называют камера-пенал. Полтора метра в ширину, четыре в длину, стены и потолок окрашены серой краской, а деревянный пол красно-коричневой, кроме «параши» ничего в камере нет, даже сидушки какой-нибудь… Четыре стены и пол с потолком, на окнах решетки и довольно внушительные, в двери глазок и «кормушка» (подобие форточки через которую подают пищу и воду), вот и весь интерьер. И стал я ходить туда-сюда, так звери в клетках в зоопарке мечутся, и когда я смотрел на волков, тигров то невольно проникался той мыслью, почему они мечутся? И вот я сам метался по камере, той же клетке, вот тут-то я и понял, почему… Для тех, кто прошел это состояние описывать ни к чему, и так все ясно, а для тех, кто не имеет представления тоже ни к чему, лучше об этом вовсе не знать. На ночь выдали шинель и «вертолет» (щит деревянный с подголовником), так я провел две ночи. В целом я был спокоен, так как внутренне был подготовлен ко всему худшему. Была у меня надежда, на то, что не позволит мама, чтобы посадили ее родимого сына, подумывал, может, откручусь от тюрьмы, как это со мной уже однажды было. Девятого с утра за мной пришли, вывели меня к вахте, там мою правую руку пристегнули наручниками к левой руке старшины и тронулись мы к железнодорожному вокзалу на электричку до Москвы, два милиционера и солдат, все трое при портфелях, своеобразный кортеж.