– Мне, правда, позарез нужно в Темьгород, – еле слышно сказала девушка.

– Доброго ветра в спину! – пожелал юноша вслед.

Недовольство собой охватывало его все сильнее.

Он смотрел на путешественницу из окна до тех пор, пока она не скрылась из вида. «Что ж, в Темьгород, да ещё и пешком – сама захотела!» – подумал с досадой: «Могла бы дождаться обратной карты, вернуться к своей семье под крылышко и забыть всю эту историю. Вспоминать потом изредка – или не вспоминать вовсе».

Следующие часа два Олаф просто промаялся. Пытался занять себя работой в огороде, написать доклад в компанию ветряных перевозок, приготовить обед. Но случайная гостья не шла у него из головы. Мысли о ней сопровождали юношу во всех делах. И ладно бы хоть красавица, ладно бы рассказала, зачем ей так позарез нужен этот мэр Темьгорода! Но нет же! Мелькнула и растаяла, как былинка на ветру. Отчего же тогда на душе так паршиво? Почему ноги неумолимо ведут к изгороди, а глаза пытаются разглядеть ту, что уже давно скрылась вдали?

В последнее время Олаф почти убедил себя, что жалеть людей не стоит. Пожалеешь одного, поможешь – другой обидится, что его обделили. Всеобщее счастье – недостижимая мечта. А тут вдруг…

Пискнул ветродуй, и юноша вернулся к работе. Занятый своими мыслями, он впервые за все время службы действовал машинально, как если бы волшебство переноса вдруг обратилось для него в то, чем было для сотен рядовых проводников – в рутинный и довольно скучный процесс, лишенный даже ничтожного обаяния тайны.

Он даже забыл постелить мостки, чтобы посетитель не испачкался по прибытии – а такого никогда себе не позволял.

Из загустевшего на миг воздуха шагнул вперёд белобородый представительный старик. И, разумеется, тут же увяз по щиколотку: дорогие кожаные сапоги облепила маслянистая, жирная и чёрная грязь.

– Сервис, к Мракнесущему! – ругнулся громко, выбираясь на сухую дорожку.

– Дождь был, – пожал плечами Олаф. – Тёплый сезон.

– Песочком бы засыпал! – прибывший буквально вонял раздражением, и с этим резким запахом сражались острые и пряные духи.

Старик нервно вытащил дорожную карту. Дорогую, с блестящими виньетками, мерцающими точками маршрута и прочими атрибутами процветающей конторы. Наверняка, и отправляющий там сидел – не чета картографу Летты Валенса – рассчитал все и вымерил точно до ладошки, можно не сомневаться.

– У вас ещё два переноса, – предупредил Олаф, вкладывая карту в приёмник.

– Знаю, не хуже вас, – пробурчал путешественник. – Делайте своё дело и помалкивайте!

Он явно нервничал, беспокойно оглядываясь по сторонам, и старался не отходить далеко от арки, только брезгливо оттёр о траву испачканные сапоги и вернулся.

– Надо немного подождать, – сказал Олаф и мысленно поблагодарил Жизнеродящую за то, что с картой у этого типа все в порядке.

Если бы на месте Летты Валенса оказался этот белобородый, проводнику пришлось бы не сладко: тысячи проклятий, гром на голову и пожизненное рабство, в лучшем случае.

– Мракнесущий! – недовольно кривясь, старик достал большой платок и вытер пот со лба и шеи. – Каждый миг, что я здесь торчу, может стать для меня последним!

– Почему это? – поинтересовался Олаф, попутно выставляя мостки через лужу. Теперь грубиян мог вернуться под свод арки, не запачкав ног.

– Как будто вы не знаете! – путешественник становился все несноснее, перетаптываясь в ветропарате.

– Я ни о чем таком не слышал, – юноша не боялся перечить, туман уже начинал сгущаться, ещё мгновение и буяна унесёт в проплаченную им сторону, вместе с его дорогой картой и непомерным недовольством.

– В этих землях повышенный фон опасности! Пропадают люди! – и белобородый растаял, оставив после себя резкий запах своих духов и червяка сомнений в душе проводника.