– Я дождусь вас.

– Тогда хотя бы пойте, если почувствуете опасность, – криво усмехнулся Олаф, пожимая маленькую руку. – И не жалейте того, кто окажется за дверью.

– Там можете оказаться вы, – шепнула Летта.

Юноша вышел из комнаты, постоял, пока не услышал щелчок замка, а потом, стараясь не шуметь, спустился по лестнице. Внизу горел яркий свет. Ремесленника, хозяина и наёмника не было видно. Только музыкант спал лицом на столе, крепко обнимая свою тэссеру. Олаф бесцеремонно растолкал его и тут же зажал рот ладонью.

– Тихо, Курт! – сказал едва слышно. – Это я. Где все?

– Не знаю, не помню ничего, – музыкант энергично помотал головой, чтобы окончательно проснуться, потом кивнул на опрокинутую пустую кружку перед собой, – подсыпали что-то?

– Возможно, – ответил, понюхав, Олаф. – Растерли сон-траву и добавили побольше сахарного сиропа. – А потом добавил: – Мне нужна твоя помощь.

– Всегда пожалуйста! – тэссерист зевал, но отчаянно старался взбодриться. – Вдруг про меня сложат героическую балладу!

– Не обольщайся. Здесь нет других стихоплетов, только ты. Струны целы?

– Три четверти – точно, – оглядев инструмент, ответил Курт.

Олаф усмехнулся:

– Не похоже на тебя.

– Не успел просто, – беззлобно отозвался на шутку музыкант.

– Тогда, как я скомандую, начинай играть как можно громче.

– И только? – удивился тэссерист.

– Остальное сымпровизируешь.

– Значит, попахивает заварушкой?

Проводник потеребил свой нос:

– Поверь, здесь не просто попахивает, здесь воняет крупными неприятностями.

– Серьезно? – Курт не стал острить на тему, что просто кто-то забыл вовремя помыться, а ведь ещё недавно от него вполне можно было этого ожидать.

– И даже не неприятностями, а чем-то большим, – юноша прищурился. – Ты давно здесь?

– Пятый день прохлаждаюсь. Решил устроить себе тихие каникулы.

– Ничего не заметил?

Тэссерщик только почесал в затылке вместо ответа и пожал плечами.

– А народу много было?

– До сегодняшнего дня только я и хозяин. Сегодня, вон, эти двое прибыли, да вы ещё. Куда, кстати, все делись?

– Сейчас и узнаем. Давай, играй! – ответил Олаф, а сам нырнул под стол.

Курт удивился, а ещё, вполне понятно, струхнул немного, но забренчал первое, что пришло в голову, подпевая нарочито хриплым голосом. Это оказалось разухабистая и немного пошловатая ярмарочная песенка. Исполняемая на трёх струнах, она не имела сложной мелодии. Основное её достоинство заключалось в звучности. Олаф показал музыканту из-под стола большой палец и подмигнул.

Как и следовало ожидать, громкие звуки довольно скоро выманили ошеломлённых наемника и привальщика, явно не ожидавших, что тэссерщик так быстро придёт в себя, наверное, доза сон-травы была убойной. Смут вылез первым, за ним громила в плаще мага. За спиной у них остался тёмный проём потайного хода.

– Ты, это, потише, потише, – бормотал наёмник, доказывая свою полную несостоятельность на магическом поприще.

Смут же принялся оглядываться по сторонам, видимо, гадая, не разбудила ли музыка нечаянных гостей, а заодно выискивая, чем можно вырубить старательно прикидывающегося пьяным музыканта.

Дурман в голове Курта развеялся окончательно. А запах смелости вступил в противоборство с миазмами, источаемыми привальщиком и его напарником. Тэссерист забренчал ещё яростнее, терзая ни в чем неповинные струны своего инструмента. Голос молодого человека хрипел и срывался на низкий рык, ничем не выдавая того, что его обладатель учился у самых лучших учителей Империи.

Олаф прополз под столом и шмыгнул к потайной двери – отчаяние исходило именно оттуда. На миг ослепнув в полной темноте, юноша едва не покатился по крутой каменной лестнице вниз и удержался только благодаря перилам. Схватившись за них обеими руками, так крепко, что заломило в запястьях, он дал глазам немного привыкнуть. Прислушался. Сзади доносились обрывки ругательств и стоны разбиваемой тессеры – Курт импровизировал. Впереди раздавалось только клацанье и монотонный звук работы неизвестных механизмов.