Однако более чем четвертьвековое засилье немцев на русском престоле в корне изменило отношение русского общества к идее европоцентризма. Уже дочь Петра I, императрица Елизавета Петровна, взошла на престол в результате дворцового переворота именно под лозунгами русского патриотизма и борьбы с иностранным засильем в жизненно важных отраслях экономики и управления страны. В связи с этим неизбежно возникали вопросы и к самой норманской теории.

Первым, кто публично обрушился с критикой на эту теорию, был наш известный просветитель и ученый-энциклопедист, первый русский академик Санкт-Петербургской Академии Наук Михаил Васильевич Ломоносов (1711—1765). Правда, он не был специалистом в области истории, хотя известно, что он ею очень интересовался, собирал древние летописи и был автором нескольких исторических сочинений, занявших свое почетное место в истории русской исторической науки. Тем не менее, мотивы его критики, как сейчас представляется, лежали за пределами сугубо научного спора. Для Ломоносова появление норманской теории стало не столько событием в развитии исторической науки, сколько посягательством иностранцев на изначально русские области знания. По его глубокому внутреннему убеждению, иностранцы уже в силу своего происхождения неспособны постичь скрытые механизмы, управляющие историей России. Отсюда в его критике столько едкой иронии и риторики, которая, увы, не подменяет профессионализма. И сейчас исследователи-палеографы подтвердят, что вычлененная А. Л. Шлецером «Повесть Временных лет» Нестора действительно является древнейшими летописным известием русской истории. Противопоставление же норманистам довольно расхожей и поздней сказки о том, что основателем Руси был мифический князь Прус, который был потомком самого римского императора Августа, на фоне палеографической и текстологической аргументации норманистов кажутся довольно дилетантскими. Таковыми они, наверное, казались и членам академической конференции и в разгар знаменитых споров М. В. Ломоносова с норманистами.

Однако высказанный М. В. Ломоносовым скепсис все же не прошел для историографии бесследно. Сомнения в обоснованности норманской теории привели к тому, что ее противники кропотливо собирали факты, могущие если не опровергнуть, то, по крайней мере, посмотреть на нее с другой стороны. Так, более детальный анализ исторических документов показал, что у славян и до варягов существовали племенные союзы и объединения (см. предыдущую главу), которые также могли бы стать основой для формирования русской государственности, если бы кочевые орды не помешали этому. Кроме того, даже если и признать определенную заслугу варягов в деле создания русской государственности, то следует помнить, что, помимо русского, варяги основали государства в большинстве стран современной Северной Европы и даже Великобритании. Я не буду говорить о многочисленных государственных образованиях, не сохранивших свой суверенитет до наших дней (например, герцогство Нормандия, королевство Сицилия и др.). Таким образом, привнесение государственности на Русь варягами не является чем-то уничижительным, а представляет собой скорее распространенную практику своего времени. Ну и немаловажным аргументом против всеобъемлющего варяжского влияния на развитие русской государственности можно считать то обстоятельство, что варяжский элемент довольно скоро растворился в общей славянской массе. Не случайно же, если первые варяжские князья еще имели скандинавские имена, то уже внук Рюрика носил славянское имя Святослав.

Довольно много было сделано за истекшие три века и в вопросе поиска прародины самих варягов. Дело в том, что в свете более скрупулезного изучения шведской национальной историографии стало очевидно, что идея о скандинавском (а точнее шведском) происхождении летописных варягов сама есть наследие отброшенных в свое время научных теорий XVII в. Она впервые была высказана в работе Питера Петрея «История о великом княжестве Московском», опубликованной в Стокгольме в 1614—1615 гг. Здесь, в рассказе о первых русских правителях, впервые в историографии и было изложено предположение, что варяги русских летописей были выходцами из Швеции: «…оттого кажется ближе к правде, что варяги вышли из Швеции». Но в этих своих выводах Петрей опирался, как стало ясно исследователям его творчества, на… военное присутствие шведских войск в Новгороде и шведско-русские переговоры в 1613 г. в Выборге о кандидатуре шведского принца Карла-Филиппа на пустующий московский престол. В официальном отчете шведской делегации об этих переговорах, хранящемся ныне в Государственном архиве Швеции, имеется запись, что руководитель новгородского посольства архимандрит Киприан отметил, что «новгородцы по летописям могут доказать, что был у них великий князь из Швеции по имени Рюрик». Вот отсюда Петрей и выводит шведское происхождение варягов, основавших Древнерусское государство.