Миша сел в служебный УАЗ и поехал следом за автобусами. По дороге отстал. Мучительно хотелось пить, и он остановился у киоска, купить воды. В нём никого. Тогда он взял минералку даром, потом, как назло, колымага не хотела заводиться. Бросил её у обочины и пошёл пешком. Шёл долго, пока тишину осеннего леса не разрезала автоматная очередь, за ней ещё одна и ещё.

К части он добрался только поздним вечером. Перед зелёными со звёздами воротами стояло решето. Ещё несколько часов назад оно было рейсовым автобусом, а сейчас это был гигантский металлический сыр. Стёкла его были частично выбиты и густо забрызганы отвратительным тёмно-малиновым. ОНИ! СТРЕЛЯЛИ! В! ЖИВЫХ!

Еле живой от ужаса Миша побежал обратно. Он слушал тревожную тишину в пути, но ни выстрелов, ни криков, ни шороха шин. Вернулся в вымерший Батыйск, в тёплую пока ещё опорку, включил радио. Говорили о саркоме, эпидемии, эвакуации здоровых, карантине для больных. Слушал два дня. Потом вещание прекратилось, потом вырубилось электричество, потом глаза будто взорвались изнутри. Он успел только выключить свой телефон и сделать глоток воды перед тем, как потерял сознание.

– Такие дела… – вздохнул Миша. – Нет там никого живых из людей. Если и есть, то это нелюди, фашисты, расстреляли автобусы с людьми. Там же дети ехали.

Он опустил голову и прерывисто засопел, сдерживал слёзы.

Женщины так и сидели весь рассказ, закрыв рот рукой. Олег выкурил штук пять. Алексей сжимал кулаки.

– В Москве эвакуацию не объявляли… – тихо сказала Таня, – просто сказали пополнить запасы еды и воды, запереться в квартирах и ждать сообщений.

– Я когда узнал об эпидемии, на работу рванул, я на выходном был, – заурчал Семён, – не пустили.

Что получалось? Кто-то главный знал, что болезнь заразна и распространяется быстро. Кто-то хотел собрать выживших, но предпочёл не рисковать и отстрелять всех. Как больной скот. Интересно, выжила эта главная сволочь или тоже подохла?

Алексей был чернее тучи. Честь мундира, хоть и отставного, была втоптана в говно. Потом вспомнил Афган. Приказы выполнять беспрекословно. Не думать, не сочувствовать, не оплакивать. Вспомнил слова покойной жены незадолго до смерти: «Ты не человек, Лёша, ты – функция».

– Пойдём-ка Миша! – Олег рывком поднялся с насиженной коробки, – и ключики свои волшебные захвати.

Уже светало, когда они вернулись. Миша нёс в руках толстый журнал «Атлас автомобильных дорог», а Олег детское автокресло.

– Так значит! Едем на юг, заезжаем во все города по дороге, собираем всех, кого найдём. Все согласны?

Олег впервые в своей жизни говорил жёстко, в каждом слове лязгал прочный металл. Поэтому никто и слова против не сказал. Ильинична соображала завтрак и перекусы в дорогу, остальные укладывали коробки, пристраивали канистры, заправляли, готовили «газельку» к дальней дороге. Проснулся Санёк, Псинка носилась по площади и лаяла как дурная. Олег пошёл будить Павлика, из спальника высунулась заспанная мордашка. Карапуз зевнул и захныкал. Тёплые большие руки вынули его из машины. Тщ-тщ-тщщщ. Малыш прижался всем телом. А Олег тихонько покачивал его и бубнил ласковую несуразицу.

Ехали дальше почти весело. Делились историями из «прошлых» жизней, аккуратными планами на будущее. Рассказывали Саньку о природе за окном и историях городов, что предстоит посетить по пути. Иногда плели совсем небылицы, но никто к правде и не придирался. Назначили Сашу «главным по навигации». Он много спрашивал и уже почти не плакал. Рассказал, что мама и папа напоили его, болеющего, микстурой, носили на руках плачущую трёхлетнюю Дашу. Он уснул, а когда проснулся, нашёл маму с сестрой на полу, папу не нашёл. Долго плакал, потом оделся и пошёл к бабушке «всё рассказать». В дом, где жила бабушка, мамина мама, он не попал, там, у дверей сидел мёртвый дядька. Пошёл по улице, где его и нашёл «дядя Лёша».