Будущий храм-памятник должен был соответствовать масштабам воспоминаемого события – планировался грандиозный, поражающий своими размерами архитектурный ансамбль. 12 октября 1817 г. в 5-летнюю годовщину ухода французов из Москвы, в присутствии царя Александра I на Воробьевых горах был заложен первый храм по проекту архитектора А. Л. Витберга. Стройка вначале шла энергично (в ней участвовало 10000 подмосковных крепостных), но вскоре темпы резко снизились. За первые 7 лет не удалось завершить до конца даже нулевой цикл. Деньги уходили неизвестно куда (позднее комиссия насчитала растрат без малого на миллион рублей). Этому масштабному проекту не суждено было осуществиться – вначале Витберг попал в немилость при дворе Николая I, а потом, в 1827 г. грунты Воробьевой горы начали оседать, и строительство пришлось вовсе прекратить.

Нового конкурса не проводилось, и в 1831 г. Николай I самолично определил архитектором К. Тона, «русско-византийский» стиль которого был близок вкусам нового императора. Новое место на Чертолье (Волхонка) была также избрана самим Николаем I; находившиеся там постройки были куплены и снесены: был снесен и располагавшийся там Алексеевский монастырь, а обитель переведена в Красное село (совр. Ново-Алексеевский монастырь). Московская молва сохранила предание, якобы игуменья Алексеевской обители, недовольная таким поворотом прокляла место: «Быть сему месту пусту!» Иногда для красного словца еще поминают некую юродивую, добавившую, что быть здесь «луже зловонной». В действительности такого просто не могло быть. Тем более, что митрополит Филарет (Дроздов) договорился с императором о предоставлении Алексеевскому монастырю новой территории вчетверо больше предыдущей. Кроме того, все расходы по переезду и строительству новых храмов и келий взяла на себя казна.

Средства на постройку храма собирались во всех церквях, из казны была выделена огромная сумма – более 15 млн рублей. Торжественная закладка храма была произведена в августе 1837 г., на котором присутствовали первые лица государства. Однако активное строительство началось только в сентябре 1839г. и продолжалось почти 44 года. Торжественное открытие храма состоялось 26 мая 1883 г., в год коронации Александра III в присутствии всей императорской семьи, иностранных высоких гостей и с большой пышностью. Ко дню освещения храма Христа Спасителя П. И. Чайковским была написана торжественная увертюра «1812 год».

Название кампании 1812 г. «Отечественная война» появилась впервые в книге (восьмитомнике) участника многих военных кампаний с Наполеоном (с 1805 по 1813 г.) Ф. Н. Глинки «Письма русского офицера…», изданной в Москве в 1815—1816 годах и ставшей в то время одной из самых читаемых в России. Изночально слово «отечественная» носило чисто территориально-разграничительный характер и не имело смысла национально-патриотического подъема. После войны 1812 г., в обстановке всеобщего ликования по поводу изгнания за пределы России наполеоновской армии и в силу необходимости поддержания в обществе иллюзии единства всех сословий во главе с дворянством, полюбившееся с.-петербургской аристократии название «Отечественная война» в 1837 г. (к 25-летию победы в войне) по «высочайшему повелению» Николая I было закреплено в российской истории. Хотя, с точки зрения беспристрастного исследователя военная кампания 1812 г. являлась лишь фрагментом (правда, переломным) эпохи антинаполеоновских войн.

Примечательные сведения оставил в своих записках артиллерист офицер А. М. Баранович о последствиях постоя русской армии во Франции, о том впечатлении, которое было произведено на русского мужика. Он пишет, что «по 6-недельном отдохновении приказано было выступить в Россию… Когда же мы прибыли на границу России, то слышали, что из всего войска [около 153 тыс.] осталось во Франции до сорока тысяч нижних чинов, о возврате которых Государь Александр и просил короля Людовика XYIII под условием, что возвращающийся в отечество наказанию не подлежит, если добровольно явится в полк на службу или в домашнее свое семейство, и путевыя издержки Государь приемлет на свой счет. Но король не в состоянии был исполнить государеву просьбу за утайкою французами беглецов, и потому ни один не возвратился. Нашему рядовому солдату, с руками для всяких работ, легко было найти приют, но офицеру с ничтожным воспитанием и… не нашлось бы ни места, ни куска хлеба, и не слышно, кто бы оставил служебный свой пост в русской армии»