Задумчиво скомкав простыню, Ярик закинул ее в стиральную машину, машинально отметив, что грязные дачные вещи так и лежат там нестираными со вчерашнего дня. И это тоже совершено не в маминых правилах. Умываясь, Ярик так усердно чистил зубы, точно делал это за троих, принося извинения какому-то божеству утреннего моциона. Мойдодыру, например. Он плескал в лицо очень холодной водой, хотя давным-давно проснулся, до красноты растер щеки полотенцем, пока наконец не понял, что просто не хочет возвращаться в комнату.

Дверь открылась, и на пороге, зевая и вытирая мизинцами уголки глаз, появилась Ленка. Ярик поймал себя на мысли, что пусть на секунду, но дыхание его сбилось, а затылок похолодел. Чертова кукла украла у него радость утреннего пробуждения, подбросив взамен тревогу и страх.

– Штаны потерял, – вместо «доброго утра» буркнула Ленка.

В другое время Ярик бы непременно ответил чем-нибудь едким, даже обидным, но сейчас все его мысли занимала кукла. Жуткая дрянь, от которой необходимо избавиться. Освобождая место у раковины, он лишь рассеянно пробормотал:

– Ты один не умывался и грязнулею остался…

Как бы его ни жгло желание выбросить куклу немедленно, первым делом Ярик все же вернулся на кухню. Поставил чайник. Разбил в сковородку четыре яйца. Пока они скворчали, обстоятельно напластал целую тарелку бутербродов с сыром и колбасой. Так что, когда из ванной выбралась посвежевшая умывшаяся Ленка, на столе ее ждал полноценный завтрак, а тостер как раз чихнул, выплевывая две подрумяненные гренки. Убрав со лба прилипшую мокрую прядь, сестра недоверчиво посмотрела на Ярика:

– Денег не дам. У самой нету. Родаки как партизаны ушли, даже записки не оставили. Наверное, сами в магазин зайдут.

Ярик неопределенно покачал головой. Что там Ленка бормочет, он едва слышал. Все его мысли занимала кукла. Как ни оттягивай, а придется действовать решительно. Сидя в светлой уютной кухне, благоухающей ароматами свежеподжаренного хлеба и взрезанной лимонной корки, Ярик ощущал себя парашютистом перед прыжком, самураем перед сэппуку или, на худой конец, дрессировщиком в клетке со львом-людоедом. Старшая сестра поглядывала на него озадаченно, но с расспросами не лезла – уплетала яичницу. Покончив со своей порцией, с молчаливого согласия брата подтянула и его тарелку.

Разрываясь на части между желанием рассказать почти что взрослой Ленке все про куклу, про давящий ужас, про кошмарные выматывающие сны и про мальчишескую гордость («Мы Гордеевы, Ярик! А значит, гордые»), Ярик тем не менее был благодарен сестре за молчание. За ту нормальность, которую ее сонное лицо привносило в этот дурдом.

Опасаясь, что решимость вот-вот развеется, Ярик подскочил как ужаленный и только что не бегом бросился в комнату. На краю стола остался едва надкусанный бутерброд, похожий на чей-то язык. Лена неодобрительно хмыкнула.

– Ничего, все нормально, слуги уберут… – завела она привычную шарманку, но осеклась. Что-то младший сегодня сам не свой. Не огрызается. Смотрит как-то затравленно, точно напуганный щенок. Завтрак вон приготовил. Может, обидел кто? Да нет же – когда бы? Два дня с родаками на даче. Это он оттуда такой приехал. Лена пожала плечами и потянулась за недоеденным бутербродом.

А Ярик тем временем из парашютиста-самурая-дрессировщика переквалифицировался в ученого-биолога, работающего с опаснейшим вирусом. По пути прихватив из ванной Ленкин пинцет (ох, видела бы сестра – убила бы!), он аккуратно ущипнул куклу за ногу. Непростое действие, когда на руках у тебя толстые зимние перчатки. После сегодняшних муторных снов Ярику отчаянно не хотелось прикасаться к кукле.