Кто там? Очередной собачник вывел питомца на прогулку? Или кто-то обнаружил, что в холодильнике пусто, и решил купить сыра и хлеба на завтрак? А может, этот кто-то просто работает в ночную смену и теперь спешит на работу? Но, по счастью, богам наскучило наблюдать, как Жан мучается ожиданием: из подъезда вышли родители Лены.

Почему-то Жан думал, что они будут озираться по сторонам, поглубже нахлобучивать шляпы, поднимать воротники плащей и вообще вести себя как шпионы из плохонького фильма. На деле же родители Лены не оборачивались, пытаясь вычислить «хвост», а шли уверенно и четко, словно роботы, запрограммированные на определенный маршрут.

Папа, высокий плотный мужчина в очках, действительно был в плаще, но на этом сходство со шпионами заканчивалось. Механический широкий шаг он сопровождал нелепыми взмахами рук. Из полурасстегнутых бортов плаща выглядывала кукольная голова. Мягкий свет фонарей и окон порождал новые тени, причудливые, тревожные. Жан готов был поклясться, что веревочные руки куклы обвивают шею мужчины, как галстук-удавка.

Мама, хрупкая невысокая женщина, на фоне рослого мужа смотрелась подростком. На взгляд Жана, Лена была примерно такого же роста. Мама семенила, быстро-быстро переставляя ноги, отчего звук стучащих по асфальту каблуков разлетался дробным эхом по всему пустому двору и далеко за его пределами. Иногда она забегала вперед, с тревогой поглядывая, как там кукла, но убедившись, что все в порядке, вновь отставала. Вместе они представляли собой дуэт настолько комический, что Жан, не знай, что происходит, принял бы их за городских сумасшедших, безобидных фриков. Но он помнил испуг в глазах Лены, помнил срывающийся голос Фаины Григорьевны, когда она впервые рассказала ему о своих догадках. И преследуя удаляющуюся парочку по пустынной улице, Жан ни на секунду не позволял себе забыть об этом.

На перекрестке с улицей Карла Маркса родители Лены круто развернулись и через пешеходный переход устремились к Онежской набережной. Мимо темнеющего парка, мрачно шелестящего листвой на ветру, мимо примолкших кафешек, впавших в спячку до следующего лета. Жан опасался, что в любой момент родители Лены могут повернуть налево и затеряться среди деревьев. Ищи их тогда в темноте с фонариком от мобильника. Почему-то Жан был уверен: этой паре свет не понадобится. Они так и пойдут с выпученными, как у глубоководных рыб, глазами. И от этой мысли Жану делалось жутковато.

Однако чета Гордеевых спокойно спустилась до самого здания Речного вокзала и только там повернула налево, к парку аттракционов. Прижимаясь к железной решетке забора, Жан скользнул вперед, чтобы увидеть, что они станут делать. Аттракционы, ударно отработав летний сезон, уже пару недель как закрылись, и ворота парка перехлестывала массивная цепь. Жан осторожно выглянул из-за угла – и не смог сдержать удивленного возгласа. Черт с ней, с конспирацией! Ему показалось, что ворота парка открыты настежь.

Синеватый свет фонарей казался чересчур ярким. Он заливал вход, скрывая прячущиеся в глубине парка исполинские скелеты аттракционов, испепеляя решетку забора и ларьки с фастфудом. Гордеевы вошли в этот сияющий купол и…

– В смысле «пропали»? – Лена с недоумением посмотрела на Жана.

– Они исчезли. Испарились. Провалились сквозь землю. – Жан вздохнул. – Я не знаю. Просто не понимаю, как это получилось. В какой-то момент свет стал совсем нестерпимым – и вдруг погас. А когда я подошел поближе, ворота были закрыты. На них висела цепь. А родители твои пропали. В смысле ваши родители… – Он неловко поежился под восхищенными взглядами Ярика и Славки. Мальчишки не сводили с него немигающих глаз, жадно ловили каждое слово, но рты до поры до времени держали закрытыми. Слушали старших.