От страха у меня резко сил прибавилось. Ну, думаю, тикать тебе, Томка, надо.

А эта тварь ко мне, полюбилась я ей, гляжу. Одна ее морда прямо возле моего лица остановилась, зыркает хищно. Я и рыпнуться не успела, только, оцепенев, смотрела, как из пасти ее жижа потекла болотная со слюной вязкой, место освобождая.

И пошто я нижней части своего тела послушалась?! Уж лучше бы горгула поцеловала! И то приятней.

И тут изо рта моего чернота вместе с дыханием выступила, проплыла паром по воздуху, оплела тварь фыркающую, стянула, словно веревками. Та как завизжит!

Вот тут пришлось ручками уши закрывать, потому как сирена многобитная здорово по ним давала. Даже зажмурилась.

Чувствую, трясет кто-то.

Смелый.

Народ в замке не решился бы на такое.

– Отпустите ее, дейла!

Голос такой настойчивый, зычный, я бы сказала. Убеждающий. От удивления даже глаза открыла.

Меня продолжали трясти, в плане – убеждать, потому что я обо всем забыла, как увидела того храбреца. Даже про тварь верещащую, которая уже сипела больше, чем голосила. Черные путы сильно сжали ее три шеи.

Мое внимание полностью переключилась на внушительный объект, мускулистый такой и потрясающий девичье воображение. И откуда такой красавец взялся?

Я во все глаза рассматривала его. Вроде, и горгул, да только вот лицо больно на человеческое похоже. А глаза…

Строчки из стихотворения Самуила Маршака сами вылетели из памяти. Про глаза, которые он сравнил с сапфирами и двумя синими мирами.

Даже не представляю, откуда такая поэтичная эрудированность, бабушка моя любила частенько декламировать, находясь в экзальтированном состоянии, но лучше, чем первое четверостишие из того произведения, ничего не могло сказать об очах увиденного мужчины.

– Дейла, очнитесь! Прошу вас, пожалейте ее!

Это чудо мужской красоты еще меня просит о чем-то. Прелестно! О чем, понять бы только.

Я перевела мутный взгляд туда, куда он указывал.

Ой, зверюшка уже билась на последнем издыхании!

И тут я пришла в себя окончательно. Тряхнула головой, рассеивая туман в голове. Путы стали светлеть и расплываться, а потом исчезли, отпустив, наконец, склизкое чудище.

Меня тоже отпустили, а так хорошо было. Крепкие руки держали меня, а я только сейчас почувствовала, что шатаюсь от слабости.

– Благодарю дейлу за оказанную милость!

И этот сине-серый Тарзан, который выше меня на две головы, вдруг покорно опустился на колено.

– Ты меня знаешь? – удивленно спросила его я.

Тот поднял голову – и я снова пропала в его больших, невероятных глазах. А когда вынырнула, вспомнила, как дышать. Надо же, никогда бы не подумала, что горгулы в моем вкусе…

– Да, моя дейла, – пробасил он, а у меня колени предательски задрожали. Он так смиренно это сказал, как если бы согласился взять меня замуж и выполнять все мои желания.

Я шумно сглотнула, уставившись на покорную, широкоплечую фигуру, застывшую у моих ног. Я уже мысленно ответила согласием, сама бы потянула под венец.

Да-а-а… Не думала, что такой образчик: мускулистый, непоколебимый и преданный – вызовет прилив бурных фантазий.

Мужчина поднялся с колен, возвращая меня в реальность. Мысленно я обозвала себя дурехой недобитой, так же образно треснула себя по голове, добавила еще разок для того, чтобы освободиться от романтического хлама, и, прочистив горло, постаралась не выдать всплеска своих эмоций.

Я его спросила, подражая горделивой холодной манере королевской особы:

– Мы раньше встречались?

А самой так любопытно стало, что даже дыхание затаила.

Горгул отрицательно мотнул головой.

Я подумала: «Отлично!»

 И тут же с подозрением прислушалась к стуку радостного сердца. А почему это я обрадовалась?