В её высоком голосе послышались неприязненные нотки, и я очень удивилась. Кто это такая, и за что сразу на меня взъелась?

Иштван положил руку мне на плечо, словно призывая к спокойствию, и я, словно по волшебству, слегка остыла. Блондинка, тем не менее, продолжала бросать на меня хмурые взгляды, время от времени наклоняясь и что-то свистяще шепча своему соседу – отстранённого вида молодого мужчине в сером сюртуке.

Прямо за ними сидели два совершенно одинаковых белобрысых парня в светло-зелёных сюртуках и молча таращились на меня во все глаза. Перехватив мой взгляд, один вдруг похабно улыбнулся, нагло смерил меня взглядом с головы до ног и провел языком по нижней губе. Его сосед глумливо хохотнул и одобрительно кивнул.

Меня передёрнуло от отвращения, и я едва удержалась, чтобы не показать средние пальцы этим наглым рожам. По одному – на каждую! Куда меня Иштван притащил? Что это за цирк?

Не успела подумать о нём, как он возник прямо за спиной наглеца и с размаху опустил руку ему на плечо. Судя по сдавленному вскрику, вырвавшемуся у последнего, рука у Алдериана оказалась тяжёлой.

– Дамы и господа, – негромко заговорил Иштван, обводя всех внимательным взглядом, – прошу поприветствовать Василису Громову-тар, которая, как и все вы тут, была упомянута в завещании господина Секереша, а, значит, имеет полное право находиться здесь, в его доме. Поэтому…

Он сделал паузу и, судя по тому, как побелели костяшки пальцев, сдавил плечо молодого хлыща. Тот совершенно не по-мужски взвизгнул.

– Поэтому, Кирай-тар, я прошу вас немедленно принести извинения госпоже Громовой за ваше неподобающее поведение. В противном случае я сделаю так, чтобы вы больше не смогли раскрыть свой рот до конца ваших дней. Это ясно?

Его звучный голос, казалось, наполнял собой всю комнату, и я почувствовала, как коленки у меня подкашиваются. Ещё никто и никогда не заступался так за меня. Все остальные молчали и сидели неподвижно, будто превратившись в каменные статуи. Блондинка посерела и явственно задрожала. Наглец затравленно посмотрел на меня и, запинаясь, пробормотал:

– Прошу прощения, Василиса-тар… был неправ…

Вид у него был совершенно несчастный, и я сжалилась. Величественно махнула рукой:

– Ладно. Прощаю.

Пальцы Иштвана разжались, и хлыщ, отдуваясь, сполз по спинке стула и съёжился.

– Василиса-тар, прошу вас, займите место, – как ни в чём не бывало обратился ко мне Иштван, указывая на единственный свободный стул в переднем ряду, – пришла пора оглашения завещания.

Все заметно приободрились, и комнате пробежали оживлённые шепотки. Иштван подошёл к стене, прижал к ней руку, которая тут же озарилась зеленоватым сиянием. И… достал из стены свёрнутый в рулон лист бумаги, перевитый золотой тесьмой и увенчанный сургучной печатью.

Повернулся ко всем присутствующим.

– Как душеприказчик господина Беньямина Секереша, я готов начать оглашение, – провозгласил он. Его глаза на секунду задержались на моём лице. Сделал паузу и добавил:

– Только, уверен, оно понравится далеко не всем.

4. Глава 3

Я ещё не до конца отошла от фокуса со стеной, поэтому слова Иштвана про оглашение завещания благополучно пропустила мимо ушей. Только по тому, как напряглись присутствующие, поняла, что грядёт что-то волнительное.

Это хорошо. Будет нескучно. Я приосанилась. Не то, чтобы я рассчитывала на какие-то золотые горы: в конце концов, я знать покойного не знала, так что уже одно то, что он обо мне узнал, можно считать за чудо.

Иштван сделал движение свободной рукой, будто начертил какой-то символ. Воздух сгустился замерцал, и перед нами возник портрет старика в тёмно-синей форме, явно военной. На груди у него сияли медали, одну руку он держал за спиной, а вторую – положил на грудь. Ярко-синие глаза пронзительно смотрели на присутствующих, и мне даже показалось, что они живые – настолько натурально блестели.