После завтрака, который, признаться, съела без малейшего аппетита, я начала постигать азы королевской жизни. Гридиан объяснял мне, как нужно ходить, поворачиваться, улыбаться, смеяться, реагировать на вопросы и самой их задавать. Два с лишним часа я провела, как солдат на плацу.

Оказывается, Альмейда имела привычку едва заметно склонять голову вправо, когда кого-то слушала. Это меня особенно раздражало. Боюсь, придушу кого-нибудь, пока выработаю данную манеру. А ещё Альмейда слегка щурилась, когда ей что-то не нравилось. Применимо к себе я бы легко смогла справиться с этой задачей, а вот в образе королевы… Гридиан долго разъяснял мне по пунктам, что может вызвать недовольство Альмейды, но я не запомнила и половины. Пришлось всё повторять… и не один раз.

Когда мои извилины приготовились завязаться в тугой узел, король, словно почуяв близость коллапса, сделал перерыв на обед.

Аппетит разгулялся, поэтому я съела всё, что принес слуга, кроме, разумеется, тех частей порций, которые оставляла на тарелке капризная Альмейда. Под конец разложила приборы, показав, что довольна всем.

– Редкий случай, чтобы Альмейда вот так разместила приборы, – заметил Гридиан. – Она весьма придирчива к еде.

– Хорошо, я запомнила. Но в этот раз сделаем вид, что мне всё понравилось.

Король откинулся в кресле и задумчиво смотрел на меня. Я бросила на него короткий взгляд, сложила салфетку и произнесла привычное уже «Благодарю за трапезу».

– Расскажи про своих родителей, – вдруг произнёс Гридиан.

Я вздрогнула. Зачем ему это?

– Про родителей Ники или Альмейды? – уточнила я на всякий случай. Мало ли, он думает, что Даннэр вчера что-то рассказал мне о моих «новых» предках и теперь решил проверить, насколько я усвоила материал.

– Про твоих, Ника, родителей.

Вряд ли можно было задать мне более болезненный вопрос. Всегда уходила от него. Хотела и сейчас извернуться, но вид собеседника говорил о том, что без ответа он отсюда не уйдёт.

– У меня их нет, – молвила я, глядя в пустоту.

В комнате повисла напряжённая тишина. Гридиан молчал, видимо, ожидая пояснений, а мне просто тяжело было продолжать тему.

– Мама погибла, когда мне было шесть лет, – произнесла я, чувствуя, как ком подступает к горлу. – Её сбила машина, – подняла глаза на Гридиана – наверное, он не ведает, что такое машина.

– Знаю, был у вас, – тихо сказал тот. – Продолжай.

Но я уже не могла продолжать. Слёзы жгли глаза, а из груди словно выкачали весь воздух. Перед мысленным взором всплыла картина, которую я не забуду никогда: в нашей большой светлой комнате, где буквально неделю назад праздновали мой день рождения, стоял гроб, в котором лежала мама. Я смотрела на него и думала, что мама спит. А за моей спиной стоял отец. Я слышала, что он плачет, но не понимала, почему. Мама же просто спит. Потом он положил мне на плечи свои большие тёплые ладони… ладони, которыми он два года спустя чуть меня не придушил.

Несколько месяцев отец держался, но потом начал пить. Сначала понемногу, чтобы забыться на время. А дальше уже без остановки. И чем больше он пил, тем агрессивнее становился. Начал давать мне подзатыльники за малейшую провинность. А однажды, когда я вылила в раковину всю его водку, он вцепился мне в горло. Чудом жива осталась. Алкоголь сделал из него монстра. Я жила в постоянном страхе, пугалась одного его осоловевшего взгляда.

Как-то раз он избил соседа за то, что тот сделал ему замечание. Жена соседа вызвала милицию. Потом приехала бригада медиков. Отец и с ними полез драться. В итоге его скрутили и куда-то повезли. С тех пор я его не видела. Лишь позже узнала, что его обследовали и направили на принудительное лечение в психбольницу, где через месяц он покончил с собой – санитары недосмотрели. Об этом, спустя годы, поведал дедушка, который тогда забрал меня к себе. Он знал, что произошло с отцом, и скрывал это от меня. Скорее всего, вообще никогда бы не рассказал, если б я не наседала с вопросами.