На этой веселой ноте я подумала, что Мастгриф поступил со мной еще очень даже по-божески. Практически гуманно.

– Когда перед глазами потемнело, я решила – здравствуй сотрясение, – хихикнула Фурия. – Но потом темнота начала странно поблескивать. Все, глюки, расстроилась я. А потом очнулась… и не в больнице… Лежу себе в лесу, а надо мной кружит демон. Я таких только в кино и видела. Тут кто угодно с катушек слетит! А про местного ректора вообще молчу. Ты клыки заметила? Хэллоуинские костюмы отдыхают. Наверняка берцовую кость разгрызает, как мы – вафлю. И – главное – никто не спрашивает – хочешь ты тут работать, не хочешь. Ткни пальцем в бумагу, и марш учиться-преподавать.

Она выдохнула и сразу как-то вся расслабилась, подобрела. Что может быть лучше, чем облегчить душу? Особенно если слушатель и сам очутился в похожей ситуации.

– Ты тоже преподаешь? А какой предмет? – удивилась я. Никогда в жизни не предположила бы, что фурия – моя коллега. Максимум организатор студвесны… в Вузе для готов. И уж, конечно, мне и в голову не пришло бы, что именно с занятий фурия возвращается в таком наряде.

– Информатику преподавала, математику. Да, разницы нет, – отмахнулась она. – В нашем Университете что одно, что другое. Никто не понимает оба предмета до такой степени, что и отличить-то их друг от друга не в состоянии, – она издала тяжкий вздох и закатила глаза.

Вот теперь я начинала узнавать в фурии коллегу. Или даже лучше будет сказать – товарища по несчастью.

Пока я думала, где бы сесть, она добавила:

– С тех пор как ввели Единый ГосЭкзамен с тем же успехом можно преподавать японский и китайский, называя их математикой и информатикой. Никто не заметит разницы. Странные знаки на доске пишутся? Пишутся! Препод диктует на неизвестном языке? Диктует. Все в порядке.

– С физикой тоже самое, – вздохнула я.

Фурия усмехнулась и, махнув рукой в сторону верхних рядов, предложила:

– Пошли, что ли, туда сядем? Как заядлые двоечницы и хулиганки.

А она не меньше язва, чем я! Наверное, мы подружимся.

Я кивнула и поспешила следом за фурией. Коротать первую лекцию по пятому уровню валькирий в одиночестве не хотелось совершенно.

Да и фурия, как выяснилось, вовсе не такая стервоза, как представлялось вначале.

– Меня, кстати, Гвендолин зовут, – назвалась она, пробираясь на самую середину ряда.

– Лилея, – ответила я.

Мы посмотрели друг на друга, засмеялись и хором спросили:

– Сама придумала, когда паспорт меняла?

Вдоволь похохотав над собственной предсказуемостью, мы наконец-то устроились за партами. Кожаные сидения оказались более чем удобными, и, на первый взгляд, крайне неудачными для Вуза.

Придут себе студенты на первую пару и задремлют на мягких креслах.

Тогда я еще не знала здешних методов преподавания. Чуть позже, стало ясно – тут не то чтобы заснуть, как бы заикой не сделаться!

– Похоже, нас не очень-то и много, – кивнула Фурия в сторону пустых рядов.

Посередине «студенческого амфитеатра» в гордом одиночестве устроился оборотень-пантера в свободной угольной тунике и брюках в тон. Гибкий и сухощавый, с черным ершиком волос на голове и алебастровой кожей, он казался очень даже привлекательным.

На первых рядах сидели еще три валькирии четвертого и пятого уровней. По одной на каждом ряду.

Сезан и преподаватель вошли в аудиторию почти одновременно.

Не поделись инфополе сведениями, я узнала бы лектора и без подсказок.

К нам походкой сытого хищника направлялся тигр-оборотень, в темно-синем брючном костюме. Кажется, их с ректором одевал один портной. Даже блестящие лацканы у пиджака лектора были точной копией Тиаловских.