- А то оставишь его, а он найдет, че подрать! Вон, все изодрано! – вздохнула бабка, гладя лысую голову с редкой шерстью. – Ну, хоть не метит!

Да, это здорово! Главное, чтобы не метил! Остальное – не важно!

- Нет, что вы! Я тороплюсь! Писем очень много, - пятилась я к двери.

- Барсику страшно одному оставаться! – упрашивали меня, ища старенькую кошелку. 

- Простите, но я должна спешить, - икнула я, глядя на Барсика. Он терся об бабушку так, что она шаталась.  – Извините! Мне пора!

- Барсик, тебе же свитер нужен! А то застудишься! – донеслось до меня, когда я нащупала ручку двери.

 Я вылетела за дверь и мчалась по улице, пока мне перестали чудиться светящиеся глаза Барсика. Мне казалось, что у меня на лбу надпись: «Корм для Барсика».

 Сердце все еще не могло угомониться. А я, согнувшись пополам, с трудом переводила дух. И радовалась за Барсика всей душой.

- Так, еще одно письмо и … - пробубнила я, роясь в сумке. Что дальше, я не знала. Я не знала, где буду ночевать. Ну хоть поела! Мир, как выяснилось не без добрых людей. «Да!», - зевнула в памяти зубастая пасть Барсика.

Письмо вылетело у меня из рук и понеслось по улице. Осталось … девяносто восемь писем!

Едва волоча ноги, я ползла за письмом. Откуда-то поднялся ветер. Он несколько раз сдувал с меня фуражку. Я останавливалась, бежала за ней, и снова возвращалась.

- Зачем я на это только подписалась? Еще Барсика мне не хватало! – ворчала я, удерживая фуражку рукой.

Письмо остановилось. А я не заметила, и прошла чуть дальше. Пришлось вернуться. Дом напоминал пряник. Он был настолько красивым, что если бы не пирожки, то я бы откусила половину!

В саду были разбросаны детские игрушки. Возле дерева стоял прислоненный самокат. На дорожке лежал скейт. И много-много всяких красивых мягких игрушек.

Я подошла к двери, заметив, что глазок был где-то на уровне моего пояса. Он был большим и выпуклым.

- Тук-тук, - постучалась я в шоколадную дверь. – Есть кто дома?

За дверью послышался  шорох и дыхание. Кто-то напряженно сопел. Глазок потемнел и … и ничего!

- Тук-тук! – снова постучалась я, надеясь, что Барсик – единственный и уникальный представитель своего рода.

- Кто там? – спросил напряженный детский голосок.

- Это я! Почтальон! – как-то звонко и ласково ответила я. Почему-то, когда я слышу детский голос, обращенный ко мне, то я тут же начинаю сюсюкаться! Я не нарочно! У меня так самопроизвольно получается.

- Почтальон? – спросил все тот же голосок.

- Да! У меня письмо для… , - я глянула на конверт. – Для любимого сыночка! От мамы!

- Мама не разрешала мне открывать дверь незнакомым людям, - послышался голос за дверью.

- Но я же почтальон? – удивилась я. «Он тоже умер!», - пронеслось в голове, когда я вспомнила, где нахожусь.  – С письмом от мамы!

- Тот дядя тоже говорил, что он почтальон. И что он принес письмо от мамы, - послышался подозрительный голос. – И я ему поверил. И открыл. А потом очутился здесь! Так что я вам дверь не открою! 

Я стояла перед дверью, сжимая письмо в руке.

- А еще я хочу кушать, - вздохнул детский голосок. И тут же приободрился. – Я жду маму, когда она придет и приготовит мне  покушать!

- Давай я зачитаю тебе письмо? – спросила я, глядя на красивую дверь.  «Моему любимому сыночку», - прочитала я на конверте, понимая, что мама где-то там. 

- Читай, - послышался настороженный голос. – Только дверь я не открою! 

- Давай я через дверь, - вздохнула я, раскрывая конверт. – Мой маленький, мой бесценный, мой сладкий… 

Я прочитала эти слова, чувствуя, как дрожит голос.

- Как ты там? – прочитала я, глядя на прыгающие буквы.  – Мы с папой хорошо. Стараемся жить. Потихоньку. Я сохранила все твои игрушки. И зайца тоже.  С которым ты засыпал. Помнишь Зайчика?