– Зачем держала?

– Я не девка блудливая, чтобы мне было соромно понести от собственного мужа. Челядь уже шепчется за спиной, что князь женился на бесплодной.

– Люба моя, я очень боюсь тебя потерять, потому берёгся, ты годами-то ещё малая.

– Для того я и шла под венец, чтоб детей рожать, а от тебя любый мой, мне токмо в радость понести.

Однажды натешившись, они лежали, обнявшись, она прошептала:

– Любый ‒ я непраздна…

До него не сразу дошёл смысл сказанного, и он промолчал. Дарёна вроде обиделась, а потом князь поплатился за своё невнимание к супруге, получив удар кулачком по рёбрам.

– Эй, князь, ты чё не радый? – возмутилась княгиня и оперевшись на локоть нависла над ним.

– Люба моя, ты о чём молвишь, я не понял?

– Говорю, понесла я! – крикнула она ему прямо в ухо.

– О, Господи! Люба моя! Иди ко мне, – Радослав обнял Дарёну, одарил её жарким поцелуем, зарылся носом в её густые рыжие волосы и блаженно закрыл глаза.

«Скоро уже!» – подумал Радослав. Дарёна уже на последнем сроке.

Княгиня почувствовала тяжесть внизу живота. Её отвели в ложницу и уложили в постель. Её горничная вбежала в народную палату.

– Князь! Там у княгини началось.

– Где лечец?! – закричал Радослав.

– Лечец в ложнице около княгини, токмо он молвит, что ничего сделать не может.

В несколько шагов Радослав взлетел по лестнице и ворвался в ложницу к супруге. Шторы были задернуты, в комнате горели свечи. Метнувшись к постели, князь с ужасом взглянул на Дарёну. Лицо её было бледное, пальцы судорожно сжимали простыню, на верхней губе выступили капельки пота.

– Где этот проклятый лечец? – резко спросил Радослав горничную.

Даже от его резкого голоса, Дарёна не пошевелилась. «Пресвятая Богородица, неужли она примёрла?!» – подумал князь, наклонился и приложил ухо к груди. Сердце билось слабо, но ровно.

– Где лечец? – повторил он громким шёпотом, обернулся и огляделся кругом.

– Здесь я, княже, – раздался голос из угла ложницы.

Вперёд выступил высокий седой старик. Радослав враждебно посмотрел на него.

– Чё происходит? – едва сдерживая гнев, прошипел он.

Бедняга лечец не знал, куда деваться от страха. Ну, как сказать князю правду? Как сказать, что ребенок слишком крупный, и бедняжка едва ли сможет разродиться?

– Пошто молчишь? – торопил его с ответом Радослав.

Собравшись с духом, он описал создавшееся положение: в лучшем случае удастся спасти ребенка, большего он гарантировать не может.

– Быстро повитуху сюда! – приказал князь, обернувшись к горничной княгини, – бегом!!

Вскоре привезли повитуху, пожилую, степенную матрону. Её тёмно-серые глаза были ясны, густые широкие брови хмурились, длинный тонкий нос заострялся, нависая хищным орлиным клювом, лоб бороздили глубокие морщины. Она вымыла руки, подошла к Дарёне и, осмотрев княгиню, сказала прямо:

– Слаба больно, княгинюшка, а ребёнок крупный, но я попытаюсь ей помочь.

Дарёна лежала в глубоком забытьи, а когда приходила в себя, слышала чей-то приглушённый шёпот и горестные вздохи слуг. Боль то утихала ненадолго, то снова окутывала её, раздирала на части. Она цеплялась за простыни, извивалась, корчилась и кричала.

– Радослав! – закричала она.

– Я здесь, люба моя, – ответил он через силу, и Дарёна, с трудом открыв глаза, увидела его лицо, его глаза, смотревшие на неё с тоской и любовью, попыталась протянуть к нему руку, но не было сил даже пошевелить пальцем.

А князь стоял возле её ложа, повторяя про себя: «Господи, помоги ей! Господи и все святые, помогите ей!» Погруженный в безмерное отчаяние, он вышел из ложницы и остался стоять за дверью, не в силах выносить мук Дарёны. Когда князь совсем измученный переживанием за свою супругу уже еле держался на ногах, в дверях показалась повитуха.