Он сидел на вросшей в снег и потому не вертящейся детской качеле-вертушке в незнакомом дворе. Чувствовал, как мерзнет от холодной металлической дуги сквозь джинсы зад, ощущал себя партизаном, которого насильно пытаются завербовать в шпиона, – не выйдет. Он найдет выход, отвяжется от нее, отыщет объяснение «фонарям» на ладони.

Дерьмо.

Как назло забыл сигареты – хотелось сплюнуть на землю.

Написать заяву в милицию? Сказать, что его преследует сумасшедшая? Пусть рассказывает свои сказки ментам, пудрит им головы и объясняет причину отсутствия в сумке документов…

Ментам – это жестко. И трусливо. Он же, в конце концов, не малолетний пацан.

Вышла из крайнего подъезда тетка, положила ключи в карман, зашагала за угол – к остановке; Бердинск начал просыпаться.

«Просто выгнать ее…»

Пусть идет, куда хочет, – он не обязан терпеть навязчивых личностей.

Может, уехать самому?

Куда? К несуществующим родственникам, поджав, как пес, хвост? Ему не к кому ехать. Не на чем, не на что, некуда – у него денег полторы тысячи рублей.

И еще этот чертов мальчишка внутри – тот самый, который так и сидел у детдомовского окна на подоконнике. Она ведь пришла, Дар? Она пришла…

– Она не пришла, – процедил вслух сквозь зубы. – Кто пришел, я не знаю, но это точно не она.

Мальчишка с ним больше не разговаривал.

– Давай, в общем… ты уйдешь.

Она смотрела на него теми самыми серыми глазами, которые он почему-то помнил – знал еще до встречи.

– Мне… некуда.

– Не мои проблемы.

Он говорил, глядя в сторону, как бездушный мудак.

«Просто отделайся от нее».

И переминался с ноги на ногу – мол, я жду, мне на работу пора.

Когда незнакомка надела пальто и повесила на плечо сумочку, глухо попросил:

– И огоньки свои забери. Манну свою. Мне не надо.

Качнулась голова. Пересекая порог, гостья остановилась.

– Отнеси их к Жертвенным Воротам. Когда придет срок. Это… подарок.

И она неслышно и невесомо протиснулась мимо него на выход. Застучали по бетонной лестнице ее каблуки.

(Skylar Grey – I Know You)

На качелях с ночи еще остался иней, но это ничуть не смущало смеющегося малыша лет трех, которого качала мать. Под ногами, не достающими до земли, застыла покрытая льдом лужа; вокруг урны деловито ходили туда-сюда голуби – изредка клевали пустую кожуру от семечек.

Эмия чувствовала себя опустевшей и обессилевшей.

Почему так? Что она сделала неверно, что сказала не так? Или, может, она просто недостаточно хороша? Некрасива?

Ее терзало непривычное чувство вины, и заглядывала в глаза обида, спрашивая, мол, давай тоже создадим кокон? Сделаем выводы, защитимся, отрастим клыки и когти, чтобы ни один придурок больше…

«Нет», – мысленно качала головой незаметная ни матери, ни ребенку на площадке девушка в бежевом пальто. Она не будет кутаться в броню, не будет за одну-единственную неудачу мстить каждому первому теперь мужчине. Она не станет делать выводов, потому что выводы – это неправильно в целом, нужно просто уметь переживать то, что есть, без обид.

Мальчик, одетый в толстую вязаную шапку и синюю дутую курточку, улыбался миру так открыто, что у Эфины замирало сердце. Она хотела бы вот так же, как эта молодая мать, смотреть на своего любимого сына, качать его на качели, отвечать на звонки любимого мужчины: «Да, дорогой, все хорошо! Ждем тебя вечером дома, уже соскучились…»

Она выбрала для этого Дара. Хотела предложить ему самое ценное, что имела, – себя, свою теплоту, любовь. Пусть ненадолго, на тридцать дней, но все же. Прожить их совместную короткую историю про «долго и счастливо» – без детей, конечно, без продолжения.

Но не случилось даже начала.