Лингвистическая ситуация в современной Молдове способна сбить с толку кого угодно. На первый взгляд ничего необычного в ней нет. Есть титульный этнос – есть его язык. Есть национальные меньшинства – есть их родные языки.

Молдова всегда жила на перекрестке языков, ее жители привычны к многоязычию и иноязычию. Другими языками здесь овладевают легко, без внутреннего сопротивления.

Язык, на котором они говорят, относится к языкам романской группы. Его иногда называют «вульгарная латынь». В этом языке немало славянизмов – польских, украинских, русских – что неудивительно, учитывая многовековое соседство с этими народами. Встречаются в языке и тюркские отголоски долгого пребывания Бессарабии в составе Османской империи.

Вроде как везде. Но нет, в Молдове не так. Много лет в этой стране не утихает странная на посторонний взгляд, но совершенно нешуточная лингвистическая война вокруг того, как следует называть язык, родной для представителей государствообразующего этноса.

Дело в том, что некоторые представители политических, культурных и интеллектуальных элит Молдовы давно настаивают на том, что родной язык титульного этнического большинства страны – это не молдавский, а румынский. Более того, под их давлением Конституционный суд РМ в 2013 году принял решение, согласно которому государственным языком Молдовы является не молдавский, а именно румынский.

Такая позиция имеет поддержку со стороны Румынии (насколько нам известно, трудно однозначно считать ее официальной государственной позицией, но есть достаточно свидетельств того, что румынский политикум в целом разделяет ее).

Со стороны вся эта история выглядит странно, хотя бы потому, что язык есть реальность, не подлежащая оформлению в качестве чьей-либо собственности: он не может принадлежать лицу, сообществу, народу или государству, вообще никому. У языков не бывает автора (искусственные языки к нашей теме отношения не имеют). Поэтому претензии государственных инстанций Румынии управлять практикой употребления того языка, который указан как государственный язык в самой Румынии, но который более половины жителей Республики Молдова называют молдавским, не имеют никакой правовой основы. Ни у кого нет копирайта на язык, никто никому не должен платить роялти за его использование.

Безусловно, у государств есть историческая ответственность за состояние и развитие языка, признанного в правовом порядке государственным языком, прежде всего языка политических и деловых коммуникаций, языка качественной литературы и медиа, языка правовых установлений и судопроизводства. Но в современном мире есть немало примеров, когда один язык имеет официальный статус в двух или более государствах (например, испанский язык является официальным почти в тридцати государствах, арабский – почти в двадцати). И никто никому не указывает, как называть общий язык.

Конечно, примечательный в ряду мировых лингвистических практик «румынский казус» имеет политическую подоплеку и долгую традицию. Даже будучи частью «социалистического лагеря», Социалистическая Республика Румыния не раз заявляла о непризнании существования молдавского языка и использования такого наименования. Поэтому вопрос о языке правильней рассматривать в контексте «румынского вопроса» в целом и в связи с темой унионизма. Что мы и сделаем в главе XVIII «Три трудных вопроса молдавской политики».

Молдова – моноконфессиональная страна с высоким уровнем религиозности. Более 90% населения определяют себя верующими – христианами – православными. Это неудивительно, поскольку религиозная история страны давно и безальтернативно связана с христианством – в его православной версии. Согласно академическим источникам, местное население христианизировалось постепенно со времен миссионерского служения в этих краях святого Андрея Первозванного, испытывая влияние как славянских, так и греческих соседей – часто, кстати, недружественно конкурирующее. Организация церковной жизни в этих местах долгое время не отличалась стабильностью и преемственностью, подчинялась внешним вмешательствам.