Лифт выносит меня на уровень медицинского отсека, но в голову так ничего и не приходит. Деда действительно не хватает. У папы-то опыта просто такого нет, а вот дед… Недаром он во Флоте служит, так что, наверное, понимает, в чем тут дело. Вот и медотсек. Помаргивает желтым огоньком медицинская капсула аварийного комплекта, внутри нее девочка с очень тонкими руками и ногами и относительно широкой грудной клеткой. Это все, что можно увидеть за затуманенной крышкой капсулы.

Взяв стул, сажусь рядом с капсулой, разглядывая Катино лицо, выглядящее неподвижным. Но аппаратура показывает, что она жива, значит, так оно и есть. Вдруг глаза девочки широко раскрываются, в первое мгновение она явно пугается, но, увидев меня, успокаивается. Значит, я для нее неопасный. Интересно, как она это определяет?

– Привет, – говорю ей, зная, что в капсуле все отлично слышно. – Тебе пока нельзя вставать, только не пугайся, пожалуйста.

– Аленка говорит, – доносит до меня ее голос капсула, – что бояться здесь некого, но я пока только тебя не боюсь, нечетный.

– А почему «нечетный»? – удивляюсь я.

– У тебя эта штука болтается, значит ты нечетный, – совершенно непонятно объясняет она. – А у меня нет этой штуки, а есть дырочка, значит, я четная!

Тут до меня доходит: она о первичных половых признаках говорит, значит, получается, четные – девочки, а нечетные – мальчики? Ой, что-то мне не нравится…

– А тут нет хозяев? – еще тише спрашивает Катя, и в глазах у нее моментально появляется страх. – А то меня в измельчитель кинут…

Мне становится нехорошо, потому что, наслушавшись рассказов старшего поколения, я понимаю, что именно она сказать хочет. «Измельчитель», скорее всего, означает убийство. А вот за что ее убивать, я сейчас попытаюсь узнать. Интересно, кого она называет «хозяевами»? Если взрослых, то проблема очень большая, просто огромная, ибо у меня медицинские знания только в рамках общей программы.

– Здесь нет хозяев, – спокойно отвечаю я. – А за что тебя в измельчитель?

– Я сломанная, – опять не слишком понятно объясняет она. – Меня хотели уже, но семнадцатый кинул меня куда-то и сделал так, что я улетела, а робот не мог меня в измельчитель, потому что его там не было.

– Ты не сломанная, – качаю я головой. – И никаких «хозяев» у тебя точно нет, поэтому больно больше никогда не будет.

– Ты врешь, наверное… – грустно говорит она, тихо всхлипнув. – Успокаиваешь, да? Только я давно смирилась, потому что устала уже.

Я же думаю, как ее погладить так, чтобы плохо не сделать, у нее же кости очень хрупкие сейчас. Но квазиживая, наблюдающая за нами из другого угла отсека, увидев мой жест, кивает. Крышка капсулы не поднимается, а чуть сдвигается, открывая голову девочки Кати. Я тянусь к ней рукой очень медленно, чтобы не пугать, после чего глажу. В первый момент сжавшаяся, она замирает под моей рукой.

– А что ты такое делаешь? – спрашивает меня.

– Я глажу тебя, Катенька, – как умею ласково говорю ей, представив, что с малышами разговариваю. – Потому что ты очень хорошая девочка.

– Девочка? – удивляется она еще сильнее. – А что это такое?

– Девочка – это то, что ты называешь «четной», – мягко рассказываю я, представляя, что она моя сестра. – Вот у тебя есть имя – Катя, а…

– Нет, Катя – это название! – мотает Катя головой. – Так-то я «две четверки», но семнадцатый меня Катей называл, вот я так и называюсь, понимаешь?

Сейчас мои волосы точно дыбом встанут, потому что это непредставимо просто – то, что она говорит.

Открыв глаза и ощутив привычную боль, в первый момент испытываю недоумение – ведь нас же должны были уничтожить. Мы сломанные игрушки, играть с которыми уже неинтересно, поэтому нас решили скопом выкинуть, но, чтобы не загрязнять планету, хотели отправить на звезду. Нет у меня никаких эмоций уже, совсем нет, только младших очень жалко.