Прочитан весь дневник. Я – девочка. Я – Анна.

Я не люблю зануд. Талантлива. Легка.

Воспитывают все и пилят постоянно.

Пытливый, острый ум и – детская рука…

Отрезана от войн дубовым книжным шкафом,

Отрезана от звёзд и ветра, и луны…

Еврейское лицо – наследие от папы,

От мамы – лишь глаза, страданием полны.

Ещё не влюблена, но слышу голос плоти.

Познаю ли любовь? Скорее «нет», чем «да».

Замедлен бег секунд. Полиция в пролёте

Чердачных этажей. Нашитая звезда.

Написанный дневник хранит движенье мысли

И радость, и печаль, и горе сорванца!

Галактику вместил простой по виду листик.

Я – Анна, я – судьба, похожая с лица…

«Nulla dies sine linea» («Ни дня без линии!»)

Плиний

Зиновию Пешкову4

– Марго! Вы вызываете у меня чувство турбулентности, – сообщил секретарше, напоминающей изгибами контрабас, Максим.

– У вас дух захватывает или тошнит? – вяло поинтересовалась Марго, барабаня кровавым маникюром по клавиатуре гудящего от перегрева компьютера.

– У меня кружится голова и замирает сердце… – томно закатил глаза Максим.

– Автор, съешьте яду…

Открылась дверь в кабинет Главного, и из нее вывалился взъерошенный Краснов. Вслед ему слышался хорошо поставленный начальственный баритон.

– Говно ваш Роман! Сопли и жёваная бумага!

– Ты написал роман? – удивился Максим.

– Стажёр мой, Роман. Написал жалостливую статью о геях. Всё бы ничего, да только сын Главного теперь посещает нетрадиционные вечеринки, и поговаривают, что их с «Ромом» связывает пылкая дружба.

– Сын Главного никогда не был геем. Пидор редкий, но не гей, – не отрываясь от экрана, резюмировала Марго.

– Полукарпов, зайди! – выстрелил по селектору Главный, и Максим вполз на вершину журналистского Олимпа.

– Где статья, посвященная Восьмому марта? – пригвоздил его к стенду с графиками кислотно-щелочного баланса Брюс Ронин. – Так и будешь всю жизнь полу-гений, полу-журналист, Полукарпов? Сейчас едешь в клуб… как его? – Ронин достал сверкающий флаер. – Клуб «Пропаганда». Там будет мужской стриптиз для тёток. Короче, осветишь событие. Давай…